Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый

– Дайте мне… – он заставил свои пальцы не подрагивать:

– Удача, огромная удача. Муха почистил мешочек, от него не пахнет ничем подозрительным. Пусть он первым выйдет на дорогу, проголосует. Потом в дело вступлю я… – сердце весело забилось, Максимилиан вскочил на ноги:

– Пошевеливайтесь. Быстро на шоссе, останавливайте опель. Врите все, что хотите, но нельзя упускать такой шанс…

За рулем машины сидела женщина, блондинка, в шубке темного меха. Оскальзываясь на прибитой морозом траве, Муха, послушно, побежал вниз.

Лючии снился родной город.

В отполированном, мраморном полу базилики Сан-Лоренцо эхом отражался стук ее каблуков. В руке девушки трепетал огонек свечи. Вскинув голову, вздернув подбородок, она независимо прошла мимо немецких офицеров, рассматривающих, в сакристии, надгробия семьи Медичи, работы Микеланджело. Пахло воском и ладаном. На потрепанных скамейках перед алтарем застыло несколько флорентийских старух, в черных, вдовьих платьях. Женщины шевелили губами, склонившись над молитвенниками. Опустив пальцы в чашу со святой водой, Лючия быстро преклонила колени перед статуей Мадонны.

Она всегда назначала явки в церквях:

– Это безопасней, чем встречаться на улице или на рынке, – объясняла девушка, – немцы, посещающие церкви, заняты фотографиями, а итальянская полиция туда не заглядывает… – она издали увидела рыжеватую голову высокого парня, застрявшего перед «Обручением Мадонны», Россо Фиорентино. Лючия удивилась:

– Он рисует. Впрочем, он должен прийти на явку с альбомом… – сама Лючия несла свечу, – наверное, он притворяется…

Не замечая ее шагов, не слыша шороха платья, связник искусно набрасывал фигуры Иосифа и девы Марии. Лючия полюбовалась игрой полутонов, в лазоревом платье Марии, в рубашке Иосифа. Бабушка, как звала ее Лючия, стояла за Богоматерью, в гранатовом платье, с распущенными по плечам темными волосами, в пышном венке. Лючия вспомнила:

– Россо Фиорентино был в нее влюблен, но ее выдали замуж за другого. Она родила мальчика, и умерла. И мальчик тоже умер. Россо уехал в Рим, а потом во Францию, и больше никогда не возвращался домой. Когда он написал картину, ему и тридцати не исполнилось. Как странно, я тоже сегодня выбрала красное платье, и распустила волосы. Только у меня нет венка… – пламя свечи зашипело, Лючия сглотнула:

– Связник рыжий, как Россо… – девушка не знала имени партизана. Они узнавали друг друга по паролю и отзыву:

– Вы очень хорошо рисуете, – искренне сказала Лючия, – вы, наверное, художник…

В больших, серых глазах парня отражался огонек свечи. Он был чисто выбрит, но Лючия заметила, какое усталое у него лицо:

– Он сюда приехал с гор. Такое очень опасно, даже с помощью священников… – связники, переправлявшие на север евреев, ночевали в монастырях и домах святых отцов:

– Он моего возраста, – поняла Лючия, – он просто выглядит старше, из-за войны. Он отлично рисует. Наверное, и вправду, художник… – по первым словам парня она поняла, что перед ней не итальянец:

– У него славянский акцент, но он не хорват. Хорваты говорят по-другому… – в северной Италии, среди партизан, воевало много хорватских коммунистов, из присоединенной дуче Далмации. Лючия решила, что связник поляк или русский:

– Наверное, он бежал из немецкого плена…

Голос у парня, несмотря на хмурые глаза, оказался веселый:

– Я только учусь, синьора. Но я прилежный ученик… – он подмигнул Лючии:

– Меня зовут Россо, я его тезка… – парень указал на медную табличку, под картиной, – а вы похожи на эту девушку… – бабушка смотрела серьезно, но Лючии показалось, что она улыбается. Сама не ожидая от себя такой смелости, она подхватила Россо под руку. Девушка кивнула на золотые лучи солнца, лежащие на мраморе пола

– Согласно легенде, она мой предок. Я Лючия Катарина, пойдемте. Вы выглядите замученным… – парень сунул блокнот в карман пиджака, – вам надо отоспаться и поесть, дела потом… – он тихонько спросил:

– У вас безопасная комната… – Лючия кивнула:

– Все двенадцать. То есть двенадцать комнат и три ванные… – они вышли на паперть, – вы сейчас все увидите. Я рядом живу, город у нас маленький… – по пути она услышала, что Россо первый раз навещает Флоренцию:

– Но вы знаете, мимо каких зданий мы проходим, – изумилась Лючия, – и вообще, вы уверенно идете… – Россо замедлил шаг:

– Извините. Я всегда быстро хожу. В родном городе я помню все закоулки, но здесь… – он, на мгновение, остановился, – здесь я тоже чувствую себя, как дома. Я изучал Флоренцию по картам и фотографиям. До войны я преподавал историю искусства… – объяснил он, – в Ленинграде… – Лючия кивнула:

– По акценту я поняла, что вы русский. И вас зовут Россо… – он коснулся рыжеватого завитка, на виске:

– Еще и потому, что я рыжий. Как Россо Фиорентино был рыжий, но я уверен, что прозвище появилось не только из-за этого… – к утру в камере становилось стыло. Поворочавшись, Лючия натянула на себя тонкое, почти не греющее одеяло:

– Маленький затих, – озабоченно подумала она, – не двигается с вечера. Но профессор говорит, что все идет хорошо. Он думает, что это девочка, вес небольшой. Я назову ее Паолой, в честь Россо… – Лючия прикусила зубами край плоской подушки:

– Нельзя терять надежду. Натали верит, что Россо жив. Мы вырвемся отсюда, Роза увидит мужа, Констанца вернется к любимому человеку. Мы с Россо и маленьким выпьем кофе, на балконе двенадцати комнат, с видом на базилику Санта-Мария-Новелла…

Оставив его в огромной, пыльной, с мраморным камином спальне, Лючия извинилась:

– Я живу в двух комнатах, здесь везде чехлы. Я сейчас вернусь, уберу. Ваша ванная, рядом…

Она пришла с тряпкой и ведром, переодевшись в холщовые, крестьянские брюки, подпоясавшись фартуком. Россо спал, не сняв ботинок, рухнув на покрытый чехлом диван. Послушав сбивчивое дыхание, Лючия стащила с него обувь и пиджак. Она принесла гобеленовое покрывало, прошлого века. Россо вздрагивал, что-то бормотал, Лючия замерла:

– Русский язык. Бедный, ему снятся кошмары…

По дороге мужчина коротко сказал, что бежал из лагеря Маутхаузен. Миновав Альпы, он оказался в Италии. Оглянувшись на дверь, Лючия осторожно взяла его большую, сильную руку, с ловкими пальцами художника:

– Спите, пожалуйста, – неловко сказала девушка, – вам надо отдохнуть. Я сделаю флорентийский бифштекс, пасту с порчини, схожу за десертом. Спите, Россо…

Повесив пиджак на стул, Лючия достала из внутреннего кармана немецкий, трофейный вальтер:

– Он сказал, что у него местные документы, – вспомнила девушка, – но не надо ему разгуливать по улице. Немцы не поймут, что он не итальянец, но полиция сразу к нему придерется…