Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый

Купив панеттоне, Лючия заглянула в аптеку Санта Мария Новелла, набитую немецкими офицерами. Избегая заинтересованных взглядов, она рассчиталась за сандаловое мыло и эссенцию, после бритья:

– Бритва у меня есть, папина, довоенных времен. Папа купил несессер до первой войны … – аккуратно расставив все в ванной, Лючия принесла пахнущие лавандовым саше полотенца и старый халат, шотландского тартана, тоже отцовский:

Вынимая из плетеной корзинки кусок говядины, замачивая белые грибы, она вздохнула:

– Не квартира, а музей. Впрочем, Россо занимается искусством, ему будет интересно. Наверное… – Лючия поняла, что краснеет. Он проспал почти восемь часов:

– Ничего страшного, – успокоила его девушка, за обедом, – говядина стала только нежнее… – Россо съел и бифштекс, и пасту, и тарелку флорентийской салями, с ломтиками сыра и оливками. Лючия ловко подсунула ему тарелку, с нарезанным панеттоне:

– Пекла не я… – она смутилась, – у нас хорошая кондитерская. Я вам сделаю печенье, миндальное… – она захлопотала:

– Пейте кофе, покурим на балконе. Квартира тоже выходит на церковь, во Флоренции всегда так… – над крышами рыжей охры, в закатном, лиловом небе, кружились голуби. Ветер развевал высохшее белье. Пахло свежим хлебом, на площади звенели велосипеды мальчишек. Россо не отрывал от нее взгляда:

– Вы и правда очень похожи на девушку с картины, Лючия Катарина. У нас в России есть песня, с вашим именем… – она кивнула:

– Только в Италии партизаны ее переделали… – он попросил:

– Если бы у вас нашлась гитара, я бы спел. Меня научил играть наш командир, Люпо. Он тоже русский, как и я… – о Люпо Лючия знала от связников. Гестаповские плакаты обещали большие деньги, за его голову:

– У них даже описания Люпо нет, – усмехнулась девушка, – ловят его, ловят, и не поймают… – она поняла, что беспокоится за Россо:

– Я волнуюсь за всех связников, – сердито сказала себе девушка, – не придумывай себе того, чего нет… – грубая ткань подушки промокла от слез. Лючия сдерживала рыдания:

– Россо читал мне, из дневника стольника Толстого, о его путешествии в Италию, в конце семнадцатого века…

В темной спальне Лючии вспыхивали огоньки сигарет. Привалившись растрепанной головой к надежному плечу, она чувствовала его теплое дыхание:

– Я дневник прочел мальчишкой, на первом курсе Академии Художеств. Моя мама работала смотрителем в Эрмитаже, в зале итальянского ренессанса. Мы с сестрой бегали туда, после школы… – отец Павла преподавал рисование и черчение:

– Он умер от туберкулеза, когда Наташе исполнился год. Но я его хорошо помню, мне тогда было десять лет… – до революции, студентом, отец Павла ездил на лето в Италию:

– От Академии Художеств, – коротко усмехнулся Россо, – но, когда я туда поступил, за границу давно никого не посылали. Мне оставалось читать книги и рассматривать карты… – он привлек Лючию к себе:

– Я прочел, и сразу пообещал, что я когда-нибудь окажусь в этой церкви. И оказался… – он закрыл глаза:

– Изнутри та церковь вся зделана из розных мраморов такою преславною работою, какой работы на всем свете нигде лутче не обретается. И в те мраморы врезываны каменья цветные, индейские и персицкие, и раковины, и карольки, и ентари, и туниасы, и хрустали такою преудивителною работою, котораго мастерства подлинно описать невозможно… – она слышала знакомый, ласковый голос:

– Оказался, но не думал, что я встречу девушку, которую полюблю, раз и навсегда… – Лючия помолчала: «Война идет, Россо». Он поцеловал ее в ухо, в темные, мягкие волосы, в холодный нос:

– Дай я тебя обниму, ты замерзла. Идет… – согласился Павел, – но это ничего не значит. То есть значит, для нашего дела. Остальное… – Лючия услышала, что он улыбается, – остальное от войны не зависит. Как говорит Люпо, смерть везде, но нельзя ее бояться. Любовь побеждает и войну и смерть, Лючия. Любовь сильнее всего, как сказано в Библии… – в коридоре послышались шаги, Лючия насторожилась. Барак технического персонала вставал в шесть утра, на поверку в мерзлом коридоре и скудный завтрак,

– Остался час до подъема. Натали говорила, что надзирательницы могут устроить шмон, из-за праздника… – к завтрашней годовщине революции вход в барак украсили лозунгами, алого кумача. Лючии, с другими чертежницами, пришлось с отвращением выписывать имя товарища Сталина:

– Хотя бы портрет не заставили нас рисовать, взяли готовый… – проходя мимо картины, увитой золотыми листьями лавра, золовка, всякий раз, неслышно материлась, себе под нос. Лючия спохватилась:

– Но если они найдут бумагу, в матраце? Надо было сказать доктору Кроу, или Розе. Или Павлу, может быть, он жив. Даже Натали я ничего не говорила, только объяснила, что это мои заметки… – разбирая папки с материалами по картинам итальянского Ренессанса, в Эрмитаже, Лючия обнаружила ветхую, пожелтевшую бумагу, на родном языке.

Письмо пометили 1723 годом:

– Посылаю тебе экземпляр моего перевода «Принципов философии» Декарта. Книга вышла в прошлом году. Смею сказать, издание пользуется большим успехом… – Лючия замерла:

– Джузеппа Элеонора Барбапиккола, первая переводчица Декарта. Она была членом Аркадской Академии философов и литераторов, одной из немногих женщин, удостоившихся избрания… – она, действительно, подписалась в конце:

– Твоя Джузеппа.

– Теодор, помнишь, как во Флоренции нам показали задние комнаты галереи Уффици? Ты объяснил, что выбираешь картины для императора Петра… – отложив письмо, Лючия справилась в картотеке архива:

– Федор Петрович Воронцов-Вельяминов, родился в Москве, ровесник императора, вырос вместе с ним, вместе ездил в первое зарубежное путешествие. Любитель искусства, патрон художников, собрал хорошую коллекцию западных картин. Сослан в Сибирь, с женой и сыном, во время правления Бирона. Он скончался в ссылке, а коллекция пропала. Его сын получил прощение, при Елизавете, воевал… – судя по письму, синьора Джузеппа была не просто знакомой Федора Петровича. Лючии стало немного неловко:

– Вряд ли это кто-то еще читал, кроме меня… – она вздохнула: «Все давно мертвы»:

– Ты сказал, что я похожа на женщину, с гравюры Дюрера. То есть я стану такой в старости… – перо остановилось, – но до этого времени еще долго… – Лючия вспомнила:

– Джузеппе тогда было едва за двадцать. Она считалась юным гением… – мелким почерком Джузеппа сообщала, что отыскала имя модели Дюрера:

– Тебе будет интересно узнать, что ходили слухи о ее русском происхождении, хотя она приехала в Италию из Нижних Земель. Ее сына все звали Тедески. Он стал известным купцом, торговал с Германией и Новгородом. Еще у нее была дочь, но о той мне выяснить ничего не удалось. Женщину звали… – Лючия пробормотала: