Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый

Роза плохо помнила свои роды:

– Но я лежала в этой спальне, два года назад. Фрау Луиза останется с малышками, накормит их завтраком, погуляет с ними…

Роза перенесла девочек в детскую, где тоже стояли две кроватки, с балдахинами. На персидском ковре аккуратно сложили игрушки. У Аннет и Надин были свои мольберты, сделанные зэка в столярной мастерской лагпункта, в поселке Де-Кастри. Оттуда привозили пирамидки и деревянные кубики, для конструктора, поезда и куклы для девочек:

– Люди лишились семей, не знают, что случилось с их детьми, – Роза скривила губы, – и все из-за этого мерзавца…

Эйтингон снабдил спальню девочек большой картиной, в тяжелой, бронзовой раме. Товарищ Сталин, в белом френче, на ступенях помпезной колоннады, принимал цветы от советских пионеров. На холсте изобразили и узбекскую девочку, в цветастом платье и тюбетейке, и мальчика в малице оленеводов. Роза выразительно закатила глаза:

– Летом в шубе. Гестаповцы, в Брюсселе, тоже любили такие картины, с фюрером. Чтобы ты сдох… – пожелала она, осторожно закрывая дверь детской, – впрочем, нам недолго осталось терпеть… – из спальни доносились слабые стоны Лючии.

С начальником комплекса, полковником Соболевым, Роза не церемонилась. Они с чекистом разговаривали на немецком языке. В конце войны Соболев служил в СМЕРШе Первого Белорусского Фронта. Язык у него был бойкий, но корявый. Роза, каждый раз, морщилась от его акцента. Весь персонал комплекса, считал Розу немкой. Женщина их не разубеждала:

– Пусть думают, что Эйтингон привез меня из Германии, что я его любовница, а малышки, его дети. Не надо никому знать об Эмиле, о моей работе в Сопротивлении…

О муже она рассказала только девочкам, как Роза называла Констанцу, Лючию и Натали. Проходя по отделанному мрамором коридору, она вдохнула запах горячей воды:

– Фрау Луиза позаботилась. Когда я рожала, она тоже бегала с тазами… – в разговоре с Соболевым, Роза, холодно, заметила:

– Я могу позвонить товарищу Котову, товарищ полковник. Однако я не думаю, что стоит беспокоить его, или, например, Лаврентия Павловича… – имя министра Роза произнесла небрежно, скучающе, – из-за такой мелочи, как оказание помощи роженице… – Соболев заблеял что-то о полковнике Гаврилове. Роза прервала чекиста:

– Вот и договоритесь с ним. Вы коллеги, вы в одном звании…

Набрав номер апартаментов Констанцы, она велела доктору Кроу нажать, как выразилась Роза, на полковника Гаврилова, со своей стороны:

– Напирай на то, что у вас нет санчасти. Лючию придется везти в Де-Кастри… – объяснила Роза, – где лагерные медики больше привыкли к обморожениям, чем к родам…

На лагпункте не устроили отделения для мамок. За исключением конструкторского бюро, женщины на строительстве тоннеля не работали. К инженерам, находящимся в ведении Констанцы, мужчин не подпускали. Закурив папиросу, Роза прислонилась к стене

– Эйтингон надеялся, что Констанца заведет задушевную подружку, признается, как она бежала из Америки и оказалась в СССР. Может быть, он думал, что Констанца не только для разговоров себе женщину выберет. Эйтингон дурак… – усмехнулась женщина, – Констанца даже нам ничего не сказала… – услышав от доктора Кроу, что два года назад Марта была жива, Роза обрадовалась:

– Значит, ей удалось бежать с дачи. Она нашла Уильяма, уехала с ним из СССР. Когда я вырвусь отсюда, мы с ней встретимся. Она погостит у нас в Мон-Сен-Мартене, повозится с девчонками. Она, непременно, отыщет своего мальчика… – с кухоньки доносился запах кофе:

– Когда я пришла в себя, после родов, я тоже попросила кофе со сливками, – Роза улыбнулась, – профессор мне разрешил и даже позволил рюмку коньяка. Я потеряла много крови, но обошлось без переливания…

Роза помнила трогательные, кружевные чепчики дочерей, завернутых в меховую полость. Профессор подал ей девочек. Она, зачарованно, еще не веря случившемуся, выдохнула:

– Одинаковые, доктор, они одинаковые… – гинеколог кивнул:

– Здоровые, крепкие малышки, фрау Роза. Неделя значения не имеет. Они немного поторопились, не дождались годовщины революции… – Роза тогда подумала:

– И очень хорошо, что так… – первый месяц после родов она провела, почти не вставая с кровати. Фрау Луиза ночевала в соседней комнате:

– Но я с ними и одна справлялась. Мы спали в одной постели, девочки мало капризничали… – днем Роза читала иллюстрированные журналы и романы прошлого века, из библиотеки особняка. Каждый день ей звонил Эйтингон:

– На новый год он приехал, привез коляску для двойни, сам с ними гулял. Я сидела в шубе под меховой полостью, на террасе. Повар пожарил каштаны, в карамели, сварил глинтвейн… – Роза помотала головой:

– Но у Лючии еще месяц до срока. Ребенок родится недоношенным, слабеньким. Или подождать нового года, когда все опять разъедутся? Но на новый год может пожаловать чекистская тварь. И даже наверняка, пожалует, с подарками. Но как везти младенца на самолете… – Роза разозлилась:

– До Хоккайдо всего час полета. Устроим малыша на груди Лючии, нарядим ее в шубу, замотаем платком. Ничего страшного, рядом с матерью он и не почувствует, что мы куда-то летим…

Стоны смолкли. До Розы донесся мягкий, успокаивающий немецкий язык профессора, с напевным, украинским акцентом:

– Он хороший врач, очень хороший. Он говорил, что вырос в крестьянской семье, в деревне. Его мать умерла родами, когда он был подростком, в начале века. Он пообещал себе стать врачом, и выполнил обещание…

Роза пошла на запах. Доктор Кроу, в неизменном, лабораторном халате, курила, прислонившись к итальянской машинке. За раздернутыми шторами кухоньки, в сумрачном свете раннего утра, под мерцающими фонарями, виднелся черный силуэт доджа. Констанца дернула коротко стриженой, рыжей головой в сторону двора:

– Натали, разумеется, сюда не пустили. Она гнала, как сумасшедшая, уговаривала Лючию потерпеть… – Констанца вспомнила задыхающийся голос итальянки:

– Я должна тебе что-то рассказать. Мои заметки могли забрать, при обыске. Ты говорила, о рисунке Ван Эйка… – Констанца все внимательно выслушала:

– Ей так легче. Я запомню, про эту синьору Марту, и запишу, когда мы окажемся на вилле. Все случилось пятьсот лет назад, и непонятно, кем была Марта, но она могла создать шифр, на раме зеркала, в папке леди Констанцы… – доктор Кроу внесла сведения в личную тетрадь, на чистые листы:

– Я привыкла собирать информацию… – она рассматривала рисунок семи скал, – и потом, мне все равно нечего делать. Профессор и Розе велел чем-нибудь заняться… – Роза ушла к девочкам. Констанца курила, попивая кофе:

– Скалы якобы не подпустили близко самолет Степана, но это суеверие. Через неделю началась война, но это совпадение. Однако я собственными глазами видела показания приборов. Там очень сильное, аномальное магнитное поле. Откуда? И эти странные световые эффекты… – по расчетам Констанцы, дача на Урале, где ее держали до тоннеля, находилась километрах в ста от скал: