Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый

– Она говорила, что ее крестили…

Врач принес медный таз, с теплой водой. Со времен работы в Бельгии Роза хорошо знала католические молитвы. Заказчицы приглашали мадемуазель Савиньи на церемонии крещения детей. Роза быстро распеленала мальчика, Констанца попятилась:

– Он такой маленький…

Паоло морщил высокий лоб, кривил красивые, материнского рисунка губы, собираясь заплакать. Рыжеватые волосы завивались над нежными ушками. Роза попробовала локтем воду:

– Тебе ничего делать не надо, примешь его на руки и передашь Лючии… – на голову ребенка полилась вода, но Паоло не заревел. Лежа в пеленке, он, недоуменно, водил кукольной, немного порозовевшей ручкой:

– Ego te baptizo in nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti… – из темных, больших глаз Лючии, хлынули слезы:

– Паоло, Паоло… Роза, Констанца, расскажите мальчику о его отце, обо мне… – хрупкие пальцы обирали простыню, она свесила голову набок:

– Холодно, так холодно. Дайте мне маленького. Я ему спою песенку… – Констанца, едва дыша, устроила мальчика в руках Лючии:

– Ее надо поддержать, иначе она выронит ребенка…

Роза и Констанца сели по обе стороны умирающей. Роза набросила на Лючию и мальчика меховое покрывало:

– Он поел, милая. Закрой глаза, пусть он слышит твой голос… – Лючия вытянулась под одеялом, прижимая к себе сына, неразборчиво бормоча. Роза приникла щекой к ее щеке:

– Мы никогда не оставим Паоло, обещаю.

За деревянными, крепкими ставнями сторожки выла метель.

Снег пошел незадолго до семи утра, накрыв белой пеленой припаркованный у крыльца опель. Сюда вела асфальтированная дорога, проложенная зэка при строительстве аэродрома. Взлетное поле находилось километрах в пяти от лесистого распадка, с небольшим, таежным озером. Во льду вырубили черный прямоугольник проруби. В домике поставили русскую печь, с лежанкой, оборудовали маленькую кухоньку, с керосинкой и жестяным, дачным рукомойником. Набрав в ладони воды, плеснув себе в лицо, Максимилиан усмехнулся:

– Напоминает студенческие времена, когда мы с ребятами ездили по билетам со скидкой и жили в дешевых пансионах…

Обергруппенфюрер говорил на изысканном английском языке, с оксфордским придыханием. Дверь в соседнюю комнату была плотно прикрыта, но Макс не хотел никакого риска:

– Если я английский летчик, товарищ по оружию героического полковника Воронова, и сам герой, то никаких упоминаний о Германии и никакого немецкого языка…

С женщиной он, впрочем, говорил по-немецки. Английского языка она не знала, да и немецкий у нее был школьным, скованным. Максимилиан, аккуратно, взбил помазком пахнущую сандалом пену:

– В долгие разговоры мне с ней вступать незачем. Вообще она, как говорится, расходный материал. Но хорошо, что мы нарвались на содержанку высокопоставленного чекиста. Я сюда ничего такого не взял, а она, в ее положении, следит за здоровьем… – Максимилиан был брезглив, но славянское происхождение женщины сейчас волновало его меньше всего:

– Она нужна, чтобы передать записку доктору Кроу, – сказал Максимилиан зятю, – потом мы от нее избавимся… – он кивнул на приоткрытую дверь, на смятое, стеганое одеяло, спустившееся с лавки:

– Оборотистая дама… – весело добавил обергруппенфюрер, – она понимает свою выгоду. Сама привезла нас в сторожку, снабдила провизией и сигаретами, да еще и бросилась мне на шею, едва я намекнул, что она мне по душе…

В годы войны, в кругу товарищей, Максимилиан, смешливо, называл такие вещи приятным бонусом после тяжелой работы. Покуривая «Герцеговину Флор» полковника Соболева, он протянул длинные ноги к теплой печи

– Женщина есть женщина, Петр Арсеньевич. Даже умнейшие из них, как доктор Кроу, подчиняются мужчине. Это у них в крови, ничего не поделаешь. Но такое нам только на руку, и сейчас, и вообще… – Максимилиан помнил, как невестка хлопотала над Генрихом:

– Предназначение женщины, удовлетворять нужды мужчины, вести себя тихо, и служить украшением дома. Цецилия не должна обременять себя хозяйством. В Южной Америке не протолкнуться от индейцев и метисов, готовых трудиться за гроши. На нашей вилле будет работать вышколенный персонал. Эмма и Цецилия пусть занимаются детьми, музицируют, гуляют… – Максимилиан пригляделся к тому, как зять управляет Айчи:

– Ничего сложного нет. Если такие дураки, как Муха и покойная Марта, сидят за штурвалом, то я, тем более, научусь ремеслу пилота… – он хотел завести легкий самолет, чтобы навещать столицу:

– Путь на машине долгий, Цецилия устанет, да и с детьми такое сложно. Будем летать в оперу, останавливаться в хороших отелях, ходить по магазинам…

Максимилиан брился, насвистывая «Землю надежды и славы» Элгара:

Устроившись на лавке, Петр Арсеньевич склонился над русским, офицерским планшетом. Зять писал химическим карандашом, шевеля губами:

– Почерка у них совершенно одинаковые, ошибок он не насажает. У Мухи бойкое перо. 1103 сразу поверит, что за ней прилетел возлюбленный…

Сполоснув лицо, натянув советскую гимнастерку, Максимилиан взялся за потрепанную кастрюльку. Сторожку построили ради рыбалки, на озере. В Татарский пролив, даже летом бурный и непредсказуемый, выходить было опасно:

– По ее словам, рыбы здесь столько, что хоть руками ее лови. Но нам рыба не нужна. Мы, если можно так выразиться, встали на довольствие бывшего ведомства Мухи…

На столе лежали банки и свертки. Женщина привезла икры, буженины, крабов, кофе и даже сыр. Попробовав кусок, Максимилиан скривился:

– Как хотите, Петр Арсеньевич, но ваши бывшие соотечественники, понятия не имеют, о настоящем сыре… – сыр, разумеется, назывался «Советским». Шоколад обергруппенфюреру тоже не понравился:

– Икра и водка у вас отменные… – они с Мухой устроили настоящее застолье, – а остальным пусть занимаются французы и бельгийцы… – женщина успокоила Макса, объяснив, что из-за праздников, в сторожке никто не появится:

– Но вообще она молодец, не растерялась, – хмыкнул обергруппенфюрер, – не испугалась пистолета. Она узнала Муху, то есть полковника Воронова… – женщина, оказавшаяся арестованной женой расстрелянного авиационного генерала, до войны, писала о сталинских соколах. В машине зять был очень убедителен. Все еще насвистывая, Макс занялся кофе:

– У меня самого навернулись слезы на глаза, а эта Ольга расплакалась. Ольга или Тамара? Я ее называю милая, так проще. Все славянские имена звучат на один манер… – ожидая, пока вскипит кастрюлька, он перегнулся через плечо зятя. Муха писал на английском языке:

– Отлично, просто отлично… – одобрительно пробормотал Макс, – я люблю тебя, я сделаю все, ради тебя, вечно твой и другая подобная ерунда… – Ольга или Тамара рассказала, что женщина, похожая по описанию на доктора Кроу, часто навещает комплекс: