Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый

– Мы сгинем в лагерях. У меня отнимут Пьера, отправят его в детский дом. Мой ребенок может умереть, от голода и холода, или он вырастет под чужим именем, и никогда не узнает, кто он такой… – Лаура поцеловала мягкие, белокурые волосы. Пьер улыбнулся, нежные губки мальчика задвигались:

– Никогда такого не случится, – пообещала себе Лаура, – теперь в Лондоне знают, что я жива. Мне надо увидеть папу, он совсем один. Надо отыскать Йошикуни, надо вырвать Мишеля из нацистского гнезда, и рассказать, чем они занимаются, в Патагонии и Антарктиде. Надо послать туда объединенный, союзный десант… – Лаура успокаивала себя тем, что Питер никогда бы ее не выдал:

– Даже если его арестовали, при побеге, если арестовали и доктора, то они будут молчать, как буду молчать я…

В пятницу вечером, несмотря на праздник, охрану барака усилили. Лаура повторяла себе, что Питеру, скорее всего, удалось спастись:

– Он вернется за мной, не может не вернуться. Семья не бросит меня в беде… – шаги приближались, дверь камеры заскрежетала, загремели ключи. Пьер захныкал, Лаура почувствовала рядом знакомое веяние сандала:

– Он прилетел из Москвы. Не ради меня, ради Питера. Неужели Питера арестовали, и он заговорил… – выпустив дым кубинской сигары, Наум Исаакович Эйтингон вежливо сказал «Здравствуйте».

– Английский язык, – Лаура, незаметно сжала зубы, – они арестовали Питера и доктора, им все стало известно. Молчи, молчи, играй…

Растерянно пробормотав что-то, она, недоуменно, повела рукой в воздухе. Пьер, проснувшись, заплакал, Лаура быстро сунула ему грудь:

– Очень удачно, есть время подумать…

Пыхнув сигарой, не сводя глаз с Лауры, Эйтингон прислонился к косяку железной двери: «Пусть кормит, я подожду. Впереди у нас долгий разговор».

Наум Исаакович Эйтингон появился в Москве за день до тридцатой годовщины великой революции, с отличным средиземноморским загаром и чемоданами подарков для Розы и девочек.

В Риме он придирчиво выбирал обувь и шелковые шарфы, кашемировые, трогательные свитера для малышек, чулки американского нейлона и французское белье. Позвонив во Флоренцию, в аптеку Санта Мария Новелла, он заказал на адрес римского отеля ящик миндального мыла, ручной работы, ароматическую эссенцию и лечебные настойки, на травах, которыми славились монахи, содержавшие магазин.

При первой необходимости, на виллу доставили бы какие угодно лекарства, из любой точки мира, но Наум Исаакович помнил давний разговор с профессором Кардозо, на острове Возрождения:

– Он объяснил, что фармакологи только начинают изучать возможности растений. Не зря викинги, по преданию, перед боем ели мухоморы… – аспирантка, выбранная Кардозо, занималась народной фармакопеей:

– Он дальновидный человек, – хмыкнул Наум Исаакович, – надо слетать к нему весной, погреться на среднеазиатском солнце. Посмотрю, зачем он заказал мексиканские кактусы и велел выстроить теплицу, для грибов. Он говорил, что галлюциногенные свойства растений можно использовать в военных целях… – до весны Эйтингону предстояло, еще раз, навестить Рим. Операцию он подготовил отменно.

Устроившись в покойном кресле, в салоне особого самолета, следующего из Берлина в Москву, он шелестел свежими газетами:

– В этот раз мне никто не помешает. Товарищи по оружию, что один, что другой, залегли на дно… – Стэнли, из Лондона, сообщил, что герцог взял длительный отпуск, по семейным обстоятельствам. Эйтингону немного не нравилось, что он не знает, куда отправился его светлость:

– Весной он должен оказаться в Палестине, то есть в будущем Израиле. Саломея получила четкое задание. Я обещал Лаврентию Павловичу, что привезу ее в СССР… – Наум Исаакович не сомневался в исходе голосования в ООН, намеченного на конец ноября:

– Англичане сбегут из страны, поджав хвост. Арабские страны, по объявлении независимости Израиля, немедленно начнут войну. На войне, как известно, всякое случается. Например, гибнут люди…

Они предполагали избавиться не только от его светлости, но и от Музыканта. Музыкант работал из страха за жизнь ребенка, а таким агентам Эйтингон никогда не доверял. Наум Исаакович почесал поседевший висок:

– Тем более, Лаврентий Павлович хочет забрать себе Саломею. Она поедет на гастроли, в Будапешт, или Прагу. В общем, мы все организуем. Несчастный случай, большая потеря юного, многообещающего таланта. Пусть приватно играет Лаврентию Павловичу. Когда она ему надоест, Берия устроит ей хорошую партию… – Эйтингон усмехнулся:

– Матвея не оторвать от Деборы, а то вышел бы удачный брак… – посоветовавшись на закрытом совещании, Рыжего они решили не трогать:

– Товарищ Яша сообщает, что наш план сработал, – заметил Эйтингон, – за спиной Рыжего весь Израиль шепчется, что он советский агент. Получится, как с Ягненком… – Берия хмыкнул:

– Которого пока не может найти ни наше родственное ведомство, в Америке… – министр тонко улыбнулся, – ни мы сами… – свернув газету, Эйтингон покачал носком начищенного ботинка:

– Найдем, никуда он не денется. За квартирой Деборы следит не только ФБР, но и наши нью-йоркские резиденты…

Матвею пока приказали остаться в США.

Доктор Кроу, прохлаждающаяся, как выражался Берия, на берегу Татарского пролива, строила телевизоры и проектировала тоннели. Физики работали над бомбой, но воз, по словам министра, пока оставался там, где застряли ученые два года назад:

– Без данных от Матвея мы, как без рук, но еще больше нам мешает бездеятельность Вороны… – Эйтингон, недовольно, подумал:

– Бесполезно применять к ней силу. И близнецы пропали, словно растворились в воздухе. Ее теперь вообще никак не склонить на нашу сторону… – сначала ему надо было заняться рождественским подарком Розе, как весело думал Наум Исаакович.

Приехав в Рим из союзной зоны оккупации, в Германии, с безукоризненными документами испанского дельца, он встретился с местными резидентами. В декабре итальянское правительство вручало проклятому Гольдбергу очередную побрякушку. У инвалида было больше наград, чем у многих боевых генералов. Месье Монах не стал отказываться от почестей. В декабре он появлялся в Риме. Покуривая сигару, Эйтингон рассматривал побитую сединой голову чилийки:

– Где мы и встретимся, в очередной раз, только теперь он уедет домой в гробу, а Роза, наконец-то, станет моей женой… – от базы до Де-Кастри было не больше получаса лета, но Наум Исаакович не хотел связываться с Розой:

– Пока я не разберусь с бардаком, который здесь развели, я не могу ни на что отвлекаться. Даже на Розу… – он прилетел на восток по личному приказу министра Берия. Лаврентий Павлович хлопнул ладонью по радиограмме: