Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том третий

Летом, на Рождество, офицеры купались в озере. На берегу возвели временный ларек, где жарили местную рыбу и разливали домашний лимонад. В припасах они недостатка не испытывали. Подземные, холодные склады наполняли ящики с консервами и замороженным мясом, мукой, фруктами и овощами. При столовой работала пекарня, в паек входил бразильский кофе и французские вина:

– Летом я вспомнил покойного партайгеноссе фон Рабе, – вздохнул первый дежурный, – у нас в Аушвице, у бассейна, тоже такой ларек стоял: «Лучшая свежая рыба на побережье». Словно дома, в Ростоке… – он помрачнел. Второй эсэсовец ничего не сказал:

– Я холостой, а у него жена и два мальчика в Ростоке остались. Росток в зоне советской оккупации. Понятно, что ему тяжело о рейхе думать… – семейные офицеры надеялись, что товарищи, тайно работающие в Германии, найдут их близких:

– Обергруппенфюрер Каммлер обещал, что года через два сюда привезут наши семьи, и девушек, арийского происхождения… – они собирались основать настоящую колонию. Вслух, дежурный заметил:

– Хайнц утверждает, что дальше, на юге… – он махнул в сторону гор, – погода стоит еще более мягкая. Экспедиция завтра выходит. Они хотят успеть до настоящих холодов… – шел только первый месяц зимы. По данным ученых, их ожидала температура в минус тридцать градусов.

Диспетчерская хорошо отапливалась, но оба дежурных сидели в толстых свитерах, норвежской вязки. Форму в поселении носили только на партийные собрания, и торжественные церемонии. В день рождения фюрера они хотели устроить факельное шествие, к монументу, в память героев рейха, на вершине одного из холмов. Флагов, впрочем, на поверхности не держали, памятуя о правилах безопасности.

– Тебе понравится русский, – заметил второй дежурный, – мы с ним охотились на партизан, навещали санаторий общества «Лебенсборн», чтобы отдохнуть, расслабиться. На курорте мы откроем такое заведение. Семья семьей, но арийские мужчины обязаны иметь много детей. Десять, двадцать потомков… – его приятель согласился:

– Отто тоже так говорил… – он вгляделся в двигающийся огонек, на экране радара:

– Они даже раньше прибыли, опередили расписание. Но ветер сейчас попутный… – динамик ожил. В диспетчерской раздался веселый голос, с берлинским акцентом:

– Новая Швабия, прошу посадки. Говорит Ласточка, как меня слышите… – дежурный велел приятелю:

– Звони обергруппенфюреру, пусть поднимается. Он хотел лично встретить партайгеноссе фон Рабе… – эсэсовец наклонился к микрофону:

– Ласточка, даю посадку. Путь свободен… – дальний морской разведчик, Ju 290, летающий на шесть тысяч километров, коснулся выпущенным шасси бетона полосы. Самолет не нес опознавательных знаков. Пробежав вперед, машина остановилась. Из двери фюзеляжа сбросили легкую, алюминиевую лесенку.

Высокий человек, в подбитой овчиной, авиационной куртке, и летном шлеме, показался на верхней ступени. Лицо щекотал морозец, Макс улыбнулся:

– Словно в Бертехсгадене или под Мюнхеном. В Дахау мы с Отто на лыжах катались. Хорошо, что я сюда лыжи взял… – потрепав за ушами выскочившую наружу овчарку, он крикнул: «Петр Арсеньевич, выходите! Добро пожаловать в новый рейх!».

Драгоценный, тридцатилетней выдержки французский коньяк плескался на донышке тяжелых бокалов, богемского хрусталя. В свете белых ламп, под потолком, играли синие, малиновые, темно-зеленые искры.

Обергруппенфюрер Ганс Каммлер, начальник последнего плацдарма, развел руками:

– Каминов, к сожалению, здесь не завести. Придется собакам свернуться на ковре… – рисунок средневекового, персидского ковра показался Максу знакомым:

– Я помню вещь, по описи имущества, на флотилии. Ковер из коллекции Лувра… – помещения на базе обставили антикварной мебелью. Везде красовались портреты фюрера, работы партийных художников. На холсте в апартаментах Каммлера фюрера изобразили в Альпах, рядом с Берхтесгаденом. Максимилиан понял:

– В Гамбурге, в Кунстхалле, висит похожая картина. Странник над морем тумана, Каспара Давида Фридриха… – за широкими плечами фюрера развевался кожаный, черный плащ. Серебряные руны украшали фуражку, он пристально разглядывал горный пейзаж:

– Фюрер в раздумьях о будущем Германии… – прочел Максимилиан на табличке, – февраль 1943 года… – в феврале сорок третьего года разгромленные остатки армии Паулюса доедали под Сталинградом палых лошадей.

Мягко звякнули бокалы, сверкнул перстень, с мертвой головой, на длинном пальце Макса:

– За фюрера, Ганс! За новый рейх… – пес прянула ушами. Макс рассмеялся:

– Нас ждет свежая рыба, дружище, а вы получите консервы… – обергруппенфюрер привез полсотни немецких овчарок, на разведение. На базе оборудовали хорошую псарню. Осматривая с Каммлером помещение, Максимилиан заметил:

– Словно в Аушвице или Дахау. Мы откроем и филиал общества «Лебенсборн», так сказать… – он подмигнул приятелю. В закрытом отсеке самолета на последний плацдарм доставили десяток прооперированных женщин, из «Орлиного Гнезда». Максимилиан и Каммлер согласились, до возвращения экспедиции с юга, не говорить персоналу, о неожиданном подарке:

– Врачи их обустроят, – заметил Макс, – мой зять за всем присмотрит, и мы организуем приватную вечеринку… – тонкие губы улыбнулись. Фон Рабе не стал тащить зятя на юг. Услышав, что он должен остаться на базе, Петр Арсеньевич едва скрыл облегченный вздох:

– Он трус и растяпа… – Максимилиан потягивал коньяк, – он испугался предполагаемых холодов… – как следует, изучив папку леди Констанцы, сверившись с картой экспедиции Ричера, Максимилиан примерно знал, куда надо направиться:

– Всего лишь пятьдесят километров отсюда. Правда, путь ведет через хребет… – горную цепь было отлично видно с плацдарма, – но горы не выше Альп, а гораздо ниже. Навыки таких походов у нас имеются… – кроме Макса и Каммлера, на юг отправлялись тщательно отобранные ребята, из отрядов горных егерей СС, с опытом боев в Италии и Норвегии.

Максимилиан, внимательно, прочел книгу Ворона, сэра Николаса Кроу. Он сидел, с карандашом в руке, над главой о плане его антарктического путешествия:

– Он собирался пойти той же дорогой, что и мы. Он был уверен, что его предок, в семнадцатом веке, бесследно пропал именно здесь… – гораздо больше пропавшего, первого Ворона, Макса интересовал рисунок оазиса, в папке леди Констанцы:

– Она была женой первого Ворона, исчезла вместе с ним. И сэр Николас Кроу тоже с женой исчез. Не зря леди Констанца поместила эскиз в рукопись. Но если она нарисовала местность, значит, она здесь бывала… – округлые крючки и причудливые завитушки, никто, кроме 1103, расшифровать бы не смог. Местопребывание женщины пока оставалось загадкой. Петр Арсеньевич получил, на свой женевский адрес, открытку от брата, из Стокгольма. Полковник Воронов ехал в СССР, искать возлюбленную.