Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том третий

– Но, наверняка есть какие-то инженеры, техники… – привыкнув к музейным помещениям, Мишель мог определить установленный режим хранения:

– Фон Рабе, мерзавец, поднаторел в нашем деле. Плюс пятнадцать и пятьдесят процентов влажности.

В средних широтах, в старых зданиях, таких, как Лувр, добиться подобного режима было почти невозможно. Мишель знал, что он в Антарктиде:

– При высадке с лодок мне надели на голову мешок, но я почувствовал влажный, сырой ветер. Стоял сильный мороз, мы здешней зимой сюда добрались… – календаря ему не выдали. Мишель вел счет дням, записывая наблюдения за коллекциями. Если его дневник и читали, то ему ничего не говорили. Сегодня, по его заметкам, наступило пятое марта:

– Начинается осень, – понял он, – наверняка, температуру немного поднимут… – в камере держали такой же режим, как и в ангаре. Эсэсовцы приходили вниз в толстых, норвежской вязки, свитерах. Мишелю выдали зимнюю, полосатую, лагерную робу, правда, без номера:

– Но никакой разницы с заключением нет… – он сидел на вертящемся, прикрепленном к полу камеры табурете, – посуда и приборы картонные… – нож гнулся, размазывая масло по куску свежего хлеба:

– Они пекут хлеб, – хмыкнул Мишель, – а из крана льется почти кипяток. Должно быть, они пользуются подземными источниками тепла… – в камере никаких приборов, даже выключателя, он не нашел:

– Стены не простучать, не понять, что вокруг… – недовольно подумал Мишель, – за мной, все время наблюдают… – солдаты неотступно следовали за ним, даже когда он, согласно правилам хранения картин маслом и темперы, снимал с полотен холщовые чехлы. Без доступа к свету, материалы могли потемнеть.

Под высоким потолком ангара вспыхивали белые лампы, на мгновение освещая Мишеля, заставляя его жмуриться:

– Эсэсовцы тоже ослеплены. Можно броситься на охранника, выхватить у него оружие… – он напоминал себе о Лауре:

– Нельзя рисковать ее жизнью. Я ее муж, я обязан ее защитить. Она мать, она должна встретиться с Йошикуни… – кроме большого ангара, в боковом помещении, хранилась коллекция фон Рабе. Мишель не знал, где находятся картины из его собрания, или холсты, принадлежавшие кузену:

– Но не здесь, в ангарах собрали только старых мастеров. Здесь иконы, декоративное искусство, средневековая скульптура… – Гентского алтаря или Мадонны из Брюгге, Мишель не нашел. Он надеялся, что союзники, воспользовавшись его данными, о соляных копях в Альтаусзее, спасли шедевры:

– Но нацисты украли еще и Джорджоне, Веласкеса, Кранаха, Рубенса, Рафаэля, Тициана… – каталог ворованных ценностей занимал полтысячи страниц, и еще не был закончен, – не говоря о Янтарной комнате… – на столе, у пишущей машинки, лежала папка с архивной копией описания панелей.

Дотошный канцелярист, при дворе Фридриха Вильгельма Первого, посылая подарок императора царю Петру, точно, в мельчайших подробностях, перечислил убранство комнаты:

– Надо Теодору рассказать, – пришло в голову Мишелю, – ему понравится. Здесь говорится о его предке. В Италии он закупал статуи, для Летнего Сада… – внизу листа, чиновник добавил, что за перевозку панелей отвечает:

– Князь Воронцов-Вельяминов, доверенное лицо русского царя… – Воронцовы-Вельяминовы никогда не носили титула. Мишель подозревал, что фюрстом русского назвали из уважения.

– Если я увижу Теодора, – хмуро поправил он себя, – учитывая, что я сижу в глубине ледяного континента. Пропавший Ворон в здешних местах обретался, с леди Джоанной. Из этой экспедиции они не вернулись… – Мишель ткнул окурком в пепельницу:

– А я вернусь. Это мой долг, перед Лаурой, перед искусством. Вернусь, и сберегу картины… – он сверял описание панелей с их нынешним состоянием. При перевозе из России в Восточную Пруссию, вещи повредились:

– Но больше их не тронут. Здесь нет пыли, нет механических влияний, нет посетителей… – дверь грохнула, Мишель вздрогнул:

– Внеурочное время, после завтрака. Или врач пришел… – врач навещал его раз в неделю:

– Фон Рабе заботится о моем здоровье, – горько понял Мишель, – другого куратора, на мою должность, непросто найти… – он, нарочито спокойно, обернулся. В камере повеяло теплым сандалом.

– Рад видеть вас в добром здравии, товарищ барон, – прислонившись к косяку, Максимилиан фон Рабе пристально его разглядывал, – пойдемте… – щелкнули длинные пальцы, – я приглашаю вас на прогулку.

Максимилиан наткнулся на гравюру, приписываемую Дюреру, исключительно по случайности. Встречая партайгеноссе Рауффа, в Буэнос-Айресе, после его поездки на восток, Макс прошелся по магазинам. Муху он в столицу не взял, сухо заметив зятю:

– Вы долго не виделись с Эммой, не знаете «Орлиного гнезда». Оставайтесь на базе, познакомьтесь с размахом стройки… – в ноябре, к началу лета, установилась отличная погода. Списанные армейские грузовики, украшенные эмблемой будущего горнолыжного курорта, без труда привозили из Ушуайи все необходимое.

Через посредника, в Буэнос-Айресе, Максимилиан приобрел гидропланы. На них предполагалось катать туристов. Муха хорошо управлялся со штурвалом. Обергруппенфюрер поручил зятю обучить и других офицеров. На базе служили товарищи, трудившиеся инженерами, в Люфтваффе. Принимая гидропланы, один из них присвистнул:

– Редкая машина, партайгеноссе фон Рабе. Должно быть, американцы взяли гидроплан, как трофей, после разгрома Японии… – Максимилиан в самолетах не разбирался. Он подписал договор, вскользь пробежав глазами технические характеристики машин.

Они получили Aichi M6A Seiran, новейший гидросамолет императорской авиации, предназначенный для старта с подводных лодок. Инженеры уверили Макса, что машина поместится на одной из лодок флотилии:

– Для него нужен ангар диаметром всего лишь в три с половиной метра… – инженер, ласково, погладил самолет по крылу, – шасси машины складывается, оперение убирается… – Айчи брал на борт двоих человек, и был вооружен бомбами с пулеметом. Заново оснастить самолет не представляло никакого труда. Айчи мог сесть и на землю. Дальность полета машины колебалась у отметки в две тысячи километров.

Обергруппенфюрер велел зятю, как следует, изучить новинку:

– Если 1103 оказалась в руках ваших бывших соотечественников, – Макс поднял бровь, – то вряд ли МГБ поселит ее в Москве. Сибирь, Дальний Восток… – Макс загибал пальцы, – эти отдаленные места теперь нам доступны… – оставалось ждать весточки от полковника Воронова, на женевский почтамт. Макс еще не знал, как обставит обмен близнецов. Все зависело от того, где будет пребывать полковник:

– Но вряд ли русские ему обрадуются… – усмехнулся Макс, за отменным завтраком, в столичной гостинице, – может быть, они решат, что Петр Арсеньевич, рискуя жизнью, явился в СССР, за сыном… – Макс, изящным жестом, добавил в кофе сливок: