Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том третий

– Они потеряли меня. Фон Рабе мертв, они решили, что я тоже погиб, что меня застрелили. Я не должен сдаваться, мне надо идти дальше… – к концу третьего дня Мишель совсем обессилел.

В голове гудело. Рана, на локте левой руки, болезненно, стреляла. Кинжал он потерял именно из-за раны. Устав колоть тяжелый лед правой рукой, Мишель, на мгновение, переложил оружие в левую:

– Кто знал, что рядом расселина… – он лежал, с закрытыми глазами, слушая крики птиц, – хорошо, что я всего лишь кинжал уронил, а не сам туда упал… – пальцы, из-за боли, не могли, как следует, стиснуть оружие. Рука разжалась, кинжал Челлини выскользнул на лед. Потянувшись за оружием, Мишель едва удержался на кромке, казалось, бездонной, не заметной в темноте, расселины в камнях.

Кинжала было жалко, но еще больше ему было жалко себя:

– Я не нашел Лауру, не сказал ей, что люблю ее. То есть не повторил… – поправил он себя, – я всегда буду ее любить, пока я жив. А я еще жив… – он подумал, что у него не останется детей:

– Я не знаю, что с Теодором случилось. Хотя, если он выжил, он женится, после войны… – голоса птиц Мишель посчитал галлюцинацией:

– Стаи давно пропали. Что им делать, в сердце льда… – ему показалось, что стало теплее:

– Я шел, потом упал, полз… – голову, под вязаной шапкой, словно пригревало солнце, – не может быть такого. Я на юге, по пути к полюсу. Здесь все сковал мороз… – последнее, что помнил Мишель, была какая-то гора:

– Я тащился вверх по склону, карабкался, из последних сил. Что за аромат… – пахло сладко, какими-то цветами, – у меня не в голову ранение. Я помню, что при контузии случаются такие галлюцинации… – он, почти робко, приоткрыл глаза.

– Все от голода, – твердо сказал себе Мишель, – от голода и жажды. В Антарктиде тоже случаются миражи. Я читал, в книге Ворона… – стаи птиц кружились над дальними, поблескивающими озерами.

В голубое небо поднимался легкий дымок, от безукоризненного конуса заснеженной горы. Вокруг воды что-то зеленело, Мишель заметил низкие, искривленные ветром стволы деревьев.

– Галлюцинация… – уронив голову на неожиданно теплые камни, он потерял сознание.

Грубые, потемневшие от табака, пальцы ловко сорвали мелкий, желтый цветочек:

– Разницы с флорой Грютвикена почти никакой нет, – сварливо сказал высокий, крепкий старик, – такие цветы и в Патагонии растут. Ты их помнить должна… – Лаура кивнула:

– Колобант, смешное название. Происходит из семейства гвоздичных… – колобант, мягкой подушкой заполнял расселину в камнях. Вокруг цветка, несмотря на начинающуюся осень, зеленел ковер луговика. Индейское племя, подобравшее ее, плело из сухой травы циновки, и даже юбки, для женщин:

– Впрочем, здесь такого не надо… – Лаура носила просто скроенное платье, из тюленьей кожи, и мокасины, – он каждое лето ходит к берегу, охотится… – пингвины в оазис не забредали. Кроме рыбы, в озерах, и бесчисленных стай птиц, животных здесь больше не водилось:

– Вы могли бы поехать в Грютвикен, лодка у вас есть… – однажды, робко, сказала Лаура старику, – если не хотите говорить своего имени, то и не надо… – на ее вопросы старик отвечал уклончивым молчанием, – но я слышу, по вашей речи, что вы англичанин. Вам помогут. Например, дадут свиней, на разведение… – голос женщины угасал. Лазоревые глаза старика, в глубоких морщинах, смотрели вдаль. Обычно, все разговоры, заканчивались тем, что он поднимался, и уходил.

Он жил в небольшом доме, срубленном из местного дерева. Лауре он раскинул хорошую, палатку, тоже из тюленьих шкур. Появившись в оазисе, отлежавшись, она стала хозяйничать на кухне. Готовил он на дровах, дерева на равнине хватало:

– Должно быть, когда-то саженцы привезли… – пожал плечами старик, в ответ на ее вопрос о деревьях, – я не первым здесь оказался… – на кухне Лаура нашла оловянную посуду, с клеймами британских фабрик, времен первой войны. Ни фотографий, ни книг, кроме подробного, тоже изданного до первой войны атласа, у старика не было:

– Но и не нужны снимки, все и так понятно… – Лаура боялась, даже в одиночестве, произнести имя, выученное в детстве. Она помнила пожелтевшие фотографии, в альбомах на Ганновер-сквер:

– Они с леди Джоанной обвенчались перед Рождеством одиннадцатого года. Стивен родился в марте двенадцатого. Она ждала ребенка, когда шла к алтарю… – по снимку было заметно, что Ворон предпочитал праздничному костюму матросскую куртку:

– Он даже волосы не постриг, – Лаура слышала сухой голос покойного дяди Джона, – стоял у алтаря, словно туземец. Впрочем, ему такая прическа шла… – по томным взглядам подружек невесты Лаура поняла, что сэр Николас успел понравиться девушкам:

– Кому он бы не понравился… – Лаура исподтишка разглядывала чеканный, смуглый профиль, – он и сейчас, на восьмом десятке, красавец… – Ворон был выше шести футов ростом:

– И отец его покойный, и бабушка Мирьям высокие были… – на свадебной фотографии бабушка Мирьям, судя по всему, носила каблуки:

– Она сыну почти вровень, и еще эта шляпа… – шляпа, по моде тогдашних времен, больше напоминала корзину с диковинными цветами. Бабушка Марта, из-за роста, надела элегантную, маленькую шляпку. Женщины выпрямились по обеим сторонам пары, словно королевские гвардейцы, глядя вперед:

– Бабушка Марта, наверное, боялась, что Ворон из-под венца сбежит… – леди Джоанна смотрела на мужа с таким нескрываемым восхищением, что становилось неловко.

Дядя Джон, шафер, не отличался приятным выражением лица:

– Он, кажется, Ворону пистолетом грозил, только тогда он на свадьбу согласился… – в альбоме лежало несколько фотографий леди Джоанны и малыша Стивена, среди эскимосов. Последним шел снимок из Плимута, с борта корабля. Леди Джоанна держала на руках годовалую Констанцу. Ворон что-то показывал сыну, крутя в руках канат:

– Фото в девятнадцатом году сделали… – за домом старика Лаура обнаружила аккуратные делянки овощей и табака, – когда они отплывали в Грютвикен. Ворон хотел найти следы легендарной экспедиции своего предка… – чилийская шхуна, куда нанялась Лаура, до Грютвикена не дошла. Жестокий шторм унес корабль на юг:

– Ворон спас меня, вытащил из моря… – шхуна наскочила на камни, у северо-западного побережья Антарктиды, – он пришел охотиться на тюленей… – у старика жила отличная стая ездовых собак. Лаура предполагала, что и собаки, и овощи попали сюда с ее хозяином, Вороном:

– Только он ничего не говорит… – быстро орудуя ножом, старик резал траву, – не говорит, кто он такой, не упоминает о леди Джоанне… – несмотря на первый месяц осени, солнце еще пригревало.

– Не нужны мне никакие свиньи… – Лаура привыкла к манере старика возвращаться к давним разговорам, – птицы и рыбы мне хватает… – разогнувшись, он набил травой кожаный мешок: