Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Человек полетит к звездам… – она обвела глазами притихших, зачарованных девочек, – еще при нашей жизни… – Констанца была в этом совершенно уверена.

Она сделала вид, что преподает физику и астрономию.

Миссис Палмер, одобрительно, сказала:

– Стезя жены и матери почетна для женщины, как сказано: «Сотворил Бог помощника, ему под стать». Однако… – жена директора лагеря подняла палец, – нельзя забывать, что женщина тоже проповедует, наравне с мужчиной, как делала Сара, жена Авраама. Проповедует, учит других женщин… – Констанца, скрыла вздох:

– В Кембридже до сих пор раздельные колледжи. И когда мы избавимся от косности? Но, хотя бы, теперь больше женщин занимается точными науками, инженерией… – во времена бабушки Люси, женщина, ученый, оставалась редкостью. Констанца рассказала девочками и о дважды нобелевском лауреате, мадам Кюри. Она, мимолетно, подумала, что, по совокупности монографий, могла бы претендовать на премию:

– Какая премия? – горько напомнила себе женщина:

– Не забывай, куда привели твои расчеты и уравнения. Из-за моих выкладок погибли невинные люди, такие, как эти девочки… – мормоны запрещали кока-колу, девчонки пили домашний лимонад. Констанца заметила, что кое-кто, украдкой, жует жвачку:

– Наверное, они тайком на экскурсии купили… – подумала она, – Тони тоже карманные деньги на сигареты и жвачку тратила… – девчонки разрумянились от огня, галдели, от них сладко пахло фруктами.

– У меня никогда не появится детей… – неслышно спустившись с кровати, Констанца сунула ноги в простые туфли, – никогда… – ночи, в конце августа, в горах, стояли прохладные.

Лагерь спал, она решила покурить на крыльце. Небо переливалось, блестело сотнями звезд. Земля шла через поток Персеид. Констанца затягивалась сигаретой, закутавшись в темную шаль:

– Степан разводил костер, у озера Мьесен и в лесу. Он мне лосося жарил, русский суп варил. Уха… – вспомнила Констанца слово, – он говорил, уха… – от печеной картошки шел пар, Констанца дула на пальцы:

– Очень горячо… – он целовал выступающие косточки, на кисти, хрупкое запястье, кольцо, тусклого металла:

– Подожди, не торопись… – от него пахло свежей водой озера, дымом, – картошка никуда не убежит. Пусть остынет… – Констанца уронила голову на колени:

– Картошка совсем холодной стала, когда мы о ней вспомнили… – в ушах опять зазвучал знакомый, настойчивый голос:

– Те, кто живы, мертвы, те, кто мертвы, живы… – Констанца всегда считала себя материалисткой:

– Степан говорил, что, пока мы вместе, смерти нет. Такое невозможно, но ведь он верил, что я жива. Верил, и отправился меня искать, в Россию… – по словам миссис Анны, полковник Воронов прислал брату Констанцы семейный медальон:

– Но где сейчас Степан, я не могу сказать… – серые глаза миссис Анны спокойно взглянули на Констанцу, – вы не волнуйтесь, полковник в безопасности… – Констанца не могла не волноваться.

– Эмоции бессмысленны… – сердито сказала себе она, – думай о деле. Хорошо, что ты русский язык знаешь. Легче будет с ними торговаться… – письмо для брата все еще лежало в ее индейской сумочке:

– Надо конверт миссис Анне оставить, когда я исчезну… – Констанца хотела найти в Сиэтле советские корабли, – пусть союзники узнают, об оазисе в Антарктиде. Фон Рабе мог расшифровать информацию из папки леди Констанцы, пользуясь ключом, с рисунка… – и папка, и рисунок, и сам Максимилиан могли погибнуть, но Констанца не хотела, чтобы нацисты ушли от наказания:

– Они могли отвезти туда награбленные шедевры, или ракеты фон Брауна… – Констанца, опять, подумала о родителях.

– Их двадцать лет мертвыми считают. Те, кто мертвы, живы. Папе сейчас восьмой десяток должен идти, но мама его младше. Почему они тогда не дали о себе знать? Они оставили детей в Англии, то есть меня и Стивена. Они не могли просто исчезнуть… – аккуратно потушив окурок, Констанца поднялась:

– Но я не исчезаю. Я должна найти Степана, а потом… – небо сияло сотнями звезд, она запрокинула голову:

– Я не знаю, что случится потом, но мы любим друг друга. Он от меня не отвернется, никогда… – Констанца вспомнила маленький учебник простой арифметики:

– Леди Констанца его своим детям посвятила. Она тоже преподавала. Инге мне говорил, что я его первая учительница… – над горами, на востоке, небо постепенно светлело. Вспыхивали и тухли искры метеоритной пыли, Констанца коснулась кольца:

– Внеземной металл. Степан мне говорил, что я свечусь, словно звезда. Ночами говорил… – она сжала руку в кулак:

– Я не позволю ему погибнуть, никогда. Стивен выжил, а Степана спасу я. Обману русских, вывезу его из страны… – забравшись на койку, свернувшись в клубочек, Констанца, крепко, как в детстве, заснула.

В раскрытое на гавань, большое окно рыбного ресторана «У Ивара» слышались гудки кораблей. Утром шел мелкий, надоедливый дождь, но к обеду распогодилось. Вода отливала глубоким, синим цветом. Легкий западный ветер колыхал новый, цветистый плакат, под рекламой ресторана: «Акры ракушек, фунты устриц».

Светловолосый, крепкий мужчина, с женой по соседству, восхищенно смотрел вдаль. Над головами пары реял американский флаг. Дети, мальчик и девочка, держали модель самолета и книгу: «Сберегательные облигации правительства США. Обеспечь свое будущее».

Констанца присмотрелась:

– Боинг. Миссис Анна говорила, в Сиэтле крупное военное производство, авиационный завод… – фабрики стояли на окраинах города. Вокруг гавани теснились туристические ресторанчики и забегаловки. В обеденное время к Ивару набивался и местный народ. Клерки из банков и контор, в штатских костюмах, с накладными плечами, девушки, в коротких, по колено, клетчатых юбках, заказывали сэндвичи с лососем, на кукурузном хлебе, вареные, алые клешни краба, тарелки свежих устриц. Жареную рыбу приносили на британский манер, в газетах. Шипел фонтан с содовой водой.

Констанца, рассеянно, посмотрела на покрытый жирными пятнами лист:

– Двадцать второе августа. По слухам, Мао Цзэдун и Чан Кайши провели тайную встречу, обсуждая прекращение гражданской войны… – дальше сообщалось, что советская армия продвигается на юг и восток Маньчжурии.

Они прилетели в Сиэтл утром, тоже на Боинге, из Солт-Лейк-Сити, с пересадкой в Сан-Франциско. Миссис Анна не говорила Констанце, где сейчас ее муж, однако в аэропорту, в очереди к региональному самолету на север, Констанца заметила грусть в серых, обычно спокойных глазах женщины. От шевроле они избавились, продав машину в Солт-Лейк-Сити. В Сан-Франциско, за чашкой кофе, Констанца оглянулась:

– Миссис Анна кормить пошла. У меня есть деньги… – пальцы скользнули к индейской сумочке, – я могу выйти на улицу, взять такси, поехать в порт. В Риме Этторе меня на такси забрал… – Констанца никогда не вызывала такси, не знала, где в городе находится порт.