Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том первый

– Чемпионат Германии, 1928 год… – прочел Степан. Он заметил:

– Вы с ним похожи, Иоганн… – Степан указал на фото. Господин Кампе помолчал:

– Он тоже цыган, мой тезка, как Янек… – Кампе кивнул в сторону зала, – тоже Иоганн. Иоганн Тролльман, мы дружили… – Кампе редко курил, но сейчас передал Степану стальной портсигар:

– После тридцать третьего года у него тоже медали отобрали. Публика возмутилась, федерация назначила матч-реванш, за чемпионский титул. Разумеется, ариец должен был победить… – презрительно сказал Кампе, – а Иоганн пришел на матч, покрасив волосы и выбелив лицо мукой. Он молодец, мой тезка… – Кампе ничего не знал о судьбе приятеля:

– Скорее всего… – боксер дернул щекой, – его в концлагерь отправили, как весь мой народ… – Кампе много рассказывал Степану о кочевом детстве:

– Зимой мы в деревне обосновывались, рядом с Дрезденом, … – он закидывал руки за голову, – а после Пасхи родители фургон запрягали. Не могли они на одном месте долго сидеть… – Иоганн улыбался, – я ребенком и в Австрии побывал, и в Венгрии, и до Румынии мы добирались… – он говорил о ярмарках, о смотрах невест, о кузнице отца:

– Папаша подковы руками гнул, – смешливо замечал Кампе, – я в него таким вырос… – в двенадцать лет Иоганн нашел в Дрездене боксерский клуб:

– В восемнадцать я первую медаль получил… – он пыхнул сигаретой, – мой тренер, кстати, не похвалил бы меня за курение. Мальчишек я гоняю… – из зала доносились удары по груше, – надо и самому пример подавать… – Степан, осторожно, сказал:

– Может быть, не стоит на ринг выходить, Иоганн? Нильсен тебя на двадцать лет моложе… – Кампе поднял бровь:

– В Лос-Анджелесе, на Олимпиаде, я проиграл по очкам. У меня никогда нокаутов не было, и сейчас не случится… – по договору с импресарио, проигравший боксер не получал выплаты только в случае нокаута:

– Даже если Нильсен останется победителем, – подытожил Кампе, – я уеду в Германию не с пустыми карманами. Зал много денег не приносит… – Степан подозревал, что Иоганн занимается с детьми беженцев бесплатно:

– Бокс мальчишкам пригодится, – довольно мрачно замечал Кампе, – после тридцать третьего года к нам в клуб много еврейских ребят записалось. Хотя, конечно, никого бокс не спас. Но знаешь, – он рассматривал кулак, – приятно было посылать в нокаут штурмовиков… – по словам Иоганна, именно так он и познакомился с Гретой.

– Осенью тридцать второго года, когда я с Олимпиады вернулся… – он подлил Степану кофе, – мы товарищеский матч устроили, в Киле, с еврейским спортивным клубом… – кроме болельщиков, на узкую улицу, в портовом квартале, приехали машины штурмовиков, в коричневых рубашках. Иоганн, довольно добродушно, сказал:

– Не знаю, какой дурак их отправил в клуб. В зале сидело полтысячи докеров, голосовавших за социалистов. На ринг вышел десяток не самых плохих боксеров, включая меня. Когда появилась полиция, в общем, было немного поздно… – Кампе добавил:

– Ходили слухи, что мы восстание устроили, но мы только пару машин штурмовиков перевернули и подожгли. Случайно, разумеется… – Иоганн развел руками, – неловкое движение, кто-то бросил окурок на пролитый бензин… – Степан не мог не улыбнуться. Несмотря на тяжелую весовую категорию, и кулаки размером с детскую голову, лицо у Кампе было доброе. Иоганн и в Стокгольме не потерял загара:

– Нет, у него не загар, – поправил себя Степан, – он смуглый. Цыганская кровь. Цыган стерилизовали, отправляли в лагеря, убивали. Он хотел с женой развестись, чтобы ее обезопасить, но Грета отказалась… – после принятия Нюрнбергских законов, Кампе, призер Олимпиады, ушел из национальной команды:

– Стало ясно, что на олимпийский ринг в Берлине меня никто не пустит, – боксер вздохнул, – плевали они на мои звания чемпиона Германии и трехкратную золотую медаль, с европейского первенства… – Кампе не предлагали звания почетного арийца:

– Какой из меня ариец, – сочно заметил приятель, – я в фургоне родился, по дороге из Венгрии в Румынию. Мой отец еле подписываться умел, а мать и вовсе неграмотной жила и умерла. Хорошо, что они Гитлера не увидели… – Кампе помнил цыганские песни своего детства. Боксер часто мурлыкал под нос протяжные мелодии, на тренировках:

– После драки, в Киле, у меня шрам появился… – он коснулся старой отметины, на рассеченной брови, – и тогда же меня в нокаут отправили… – в нокаут Иоганна послала фрейлейн Грета, старшая медсестра кильского городского госпиталя:

– Я через неделю предложение сделал, – смешливо сказал приятель, – медлить было нельзя… – Степан вспомнил о Констанце:

– И мне все стало понятно, сразу, когда я ее увидел. Иоганн не знает, что с его женой, но верит, что Грета жива. И я верю, что мы с Констанцей встретимся. Пока мы вместе, смерти нет… – после тридцать шестого года, как говорил Кампе, он вернулся к кочевой жизни.

– То есть гестапо так считало, – Иоганн, невесело, вздохнул, – Грета всем рассказала, что я ее бросил. Я цыган, ненадежный человек, сбежал от жены без развода… – бежал Иоганн не дальше неприметного заведения в портовом квартале:

– Я не хотел сразу в Данию или Швецию отправляться… – он потушил папиросу, – мы с Гретой надеялись, что безумие придет к концу. Вот и пришло… – Кампе смотрел на свою олимпийскую медаль, над столом, – только я пять лет жену не видел. Но скоро увижу. Я ее найду, Стефан… – арийские, поддельные документы, в рейхе стоили дорого. Грета продала все семейные драгоценности, чтобы обеспечить мужа надежным паспортом. Иоганн пересек датскую границу, а дальше, по его словам, все оказалось просто:

– Я работал грузчиком, в Мальме, на стройке, и здесь, в Стокгольме… – он взглянул на часы, – в Швеции тоже цыгане живут. Нашел ребят, мне денег дали, чтобы я зал открыл… – цыгане помогали друг другу безвозмездно, но Кампе, все равно, отдавал долг:

– Ему средства в Германии понадобятся, – подумал Степан, – всю страну объехать, все лагеря навестить. Грета могла погибнуть в бомбежке, а могла и… – Кампе не слушал разговоров о том, что его жена нашла кого-то еще:

– Чушь, – зло отзывался приятель, – вы мою Грету не знаете. Но я ее отыщу, обязательно… – после матча Иоганн ехал в Мальме, где садился на паром до Копенгагена:

– Я начну с Киля, ее родного города, – объяснял Кампе, – а потом посмотрим… – если судить по фотографиям в газетах, от Киля почти ничего не осталось:

– Нойенгамме рядом с Килем, Гамбургом… – Степан опять подумал о письме, в кармане, – Грета могла там сидеть. Хотя ребята ее не видели. Но женщин отдельно держали… – часы пробили четыре. В раскрытую дверь, из зала, донеслись голоса норвежцев.

– Я их сюда пошлю, – пообещал Кампе, – я вижу, что вам поговорить надо… – несмотря на рост и вес, боксер, к удивлению Степана, оказался понимающим человеком. Кампе весело говорил: