Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том первый

– Я в матушку пошел. Она гадала, по руке, по картам. На лице человека все написано, просто надо уметь читать. На ринге такое тоже пригодится… – Иоганн воткнул вилку электрической плитки обратно в розетку:

– Сварите еще кофе, и спаррингом займемся. Я пока с тезкой поработаю… – Степан хмыкнул: «Когда Янек успел боксом увлечься?»

Кампе пожал плечами:

– Он на каникулы уезжает. Сказал, что хочет заранее спортом позаниматься. Он и в тир ходит, с твоими норвежцами… – дверь скрипнула. Степан достал конверт от британской военной администрации, в Гамбурге:

– Надо составить список детей. В Гамбурге не могут опознать тела… – он сжал руку в кулак, – эсэсовцы все папки заключенных сожгли. Но лучше пусть Ханс и Харальд туда поедут, посмотрят на малышей. То есть на трупы малышей… – выбив трубку, Степан насыпал кофе в старый, медный кофейник:

– Отто фон Рабе мертв. Он сделал операцию Констанце, в Дахау, по приказу Максимилиана. Старший фон Рабе пропал, никто не знает, где он… – вода шипела, закипая. Он услышал недоуменный голос Харальда:

– Что случилось, Равн? Господин Кампе нас к тебе послал… – Степан снял кофейник с плиты: «Есть разговор, ребята».

В ушах у Степана еще стоял детский гомон. Мальчишки наполнили оба ринга. Старшие работали с грушами, младшим Иоганн велел отжиматься и делать приседания. Выходя из зала, пропустив вперед норвежцев, Степан посмотрел на темноволосые, рыжие, светлые головы малышей:

– Ребята помнят имена всех детей. Они разделили список на мальчиков и девочек… – теперь Степан тоже помнил:

– Жорж-Андре Кон, двенадцать лет, Париж. Серджио ди Симоне, семь лет, Неаполь. Маня Альтман, пять лет, Радом, Польша… – британские солдаты обнаружили тела малышей в подвале бывшей школы, в пригороде Гамбурга. Здесь размещался один из лагерей, сателлитов Нойенгамме. В школьных классах держали заключенных, используя рабочую силу для расчистки завалов, после бомбардировок союзников:

– Эдуард и Александр Хорнманы, двенадцать и девять лет, Эйндховен, Нидерланды. Роман и Элеонора Витонские, шесть и пять лет, Радом, Польша… – британцы арестовали эсэсовцев, ответственных за охрану лагерного подразделения. Степан больше не мог перечитывать письмо из Гамбурга. Он просто отдал конверт норвежским ребятам. Малышей нашли повешенными на железных крюках, вбитых в стены подвала:

– Группу привез в школу врач, из лагеря Нойенгамме, доктор Трзебинский… – Степан, невольно, глотнул, – детей раздели, сделали инъекции морфия и повесили… – вместе с детьми казнили и остальных санитаров барака. Глядя на ребят, Степан даже испугался. Ханс Майер прошептал, побелевшими губами:

– Равн, мы с Харальдом поедем в Гамбург. Мы помним ребятишек и санитаров. Мы всех опознаем… – пока тела хранились в военном морге союзников. Детей убили двадцатого апреля, за несколько дней до освобождения города.

Кофе остывал в чашках. Харальд, фельдшер из партизанского отряда покойного Олафа, потер глаза:

– Дым попал, Равн… – юноша смотрел куда-то в сторону, – они пишут, что Отто фон Рабе, Циклоп, погиб, но в Нойенгамме работали и другие врачи. То есть не врачи, а преступники, и не работали, а убивали… – ни Трзебинского, ни Хессмайера, его коллегу, союзники пока не нашли. Харальд, внезапно, опустил кулак на стол. Чашки подпрыгнули:

– Равн, мы с Хансом не успокоимся, пока все… – юноша прервался, – все кто… – к вечеру пошел мелкий, надоедливый дождь, с моря задул прохладный ветер. Зеленая трава сквера мокла под косыми каплями. Они медленно шли вдоль ограды к своему дому. Степан засунул руки в карманы пиджака:

– Мальчишки едва ни плакали… – он, привычно, думал о норвежцах, как о юношах, – хотя какие они мальчишки? Им едва семнадцать исполнилось, когда Гитлер страну оккупировал. Они в партизанах воевали, Ханс работал на «Шетландском автобусе» … – Степан подумал, что, может быть, стоило вывезти Констанцу из Норвегии именно так:

– Но я не имел права рисковать ее жизнью, и она отказывалась… – Степан пообещал себе:

– Я ее найду, обязательно. Петя поможет, ради меня он все сделает. Констанца выступит на суде, над нацистскими преступниками. Ребята дадут показания, глядя на уцелевших мерзавцев… – по радио сообщили о самоубийстве Гиммлера, в британском плену. Степан помнил холодные, голубые глаза Максимилиана фон Рабе:

– Он не покончит с собой, можно не сомневаться. Значит, он пойдет на эшафот, в петлю. Или я его убью, лично, не дожидаясь казни… – Констанца, правда, хотела открытого суда:

– Незачем утаивать правду, – спокойно говорила жена, – операцию, которую мне провели, делали тысячам женщин. Стерилизации подвергались еврейки, цыганки, несчастные люди, которых безумцы записали в неполноценные создания… – Констанца вскидывала острый подбородок:

– Евгеника преступна. Ни один ученый, имеющий представление о чести и совести, не станет работать в таком направлении. Мы не имеем права заниматься селекцией людей, делением на лучших и худших представителей человеческой расы… – Констанца добавляла:

– Такие исследования должны быть поставлены вне закона, как использование энергии распада ядер, для создания оружия… – Степан был уверен, что жена не согласилась участвовать в военных проектах СССР:

– Констанца против таких разработок… – конструкция, как жена называла экспериментальный самолет, построенный в Пенемюнде, была сугубо гражданским проектом:

– Нацистские инженеры… – жена морщилась, – разумеется, не преминули оснастить конструкцию ракетами. В будущем, на таких самолетах, вылетев из Лондона, мы сможем за два-три часа достигнуть Северной Америки… – Констанца, весело, добавляла: «С тобой за штурвалом, милый мой».

Степан понимал, что вряд ли ему разрешат покинуть Британию:

– Я и сам никуда не уеду, мое место рядом с Констанцей. Но даже в Шотландии есть местная авиация… – он нагнал ребят:

– После матча они в Гамбург вернутся, на опознание, а я отправлюсь на Виллагатан, в советское посольство. Надо сказать им о Рауле, он подтвердит, кто я такой. Если Рауль работает на Москву, мы с ним встретимся в СССР… – Степан сунул в карман пиджака потухшую трубку:

– Выходные впереди, впрочем нашей работы выходные не отменяют. Займетесь благотворительным приемом, а мы пройдемся по квартирам, где мужчин нет… – Красный Крест помогал вдовам с мелким ремонтом, чинил плиты и старые, дровяные колонки:

– На следующей неделе в Гамбурге окажетесь… – Степан помолчал, – я знаю, о чем вы думаете… – по мрачным лицам ребят, он видел, что норвежцы корят себя, за бездействие.

– И я буду корить… – вслух сказал Степан, – пока я жив. Но, хотя бы, имена детей остались. Мы найдем их родственников, расскажем, что с малышами случилось… – Харальд буркнул: