Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том первый

На солнце было совсем жарко, Грету разморило:

– Двадцать первое мая… – женщина зевнула, – три недели дорога заняла. Надеюсь, Гертруда дома, родителей увидела. И я завтра буду дома… – до родного города, Киля, Грете оставалась всего пара десятков километров.

До войны горожане ездили в Нойхаус на выходные. Деревенька стояла недалеко от моря, на тихом притоке Эльбы, речке Осте. Грета подумала, что могла бы и быстрее добраться до Киля:

– Но тогда бы пришлось в Гамбург заходить, тратить деньги. В городе не переночуешь… – она подозревала, что от Гамбурга осталось немного. В Шверине, кроме продуктов, американцы снабдили ее небольшим пособием, в рейхсмарках. На купюрах стоял лиловый штамп армии США. Грета поняла, что цены взлетели вверх:

– Я в последний раз в магазине была пять лет назад, Иоганну в дорогу провизию покупала. Может быть, он в Киле, ждет меня… – Грета не хотела думать, что на возвращение мужа надежды мало:

– Все равно, – разозлилась она, – в Киле я обращусь в Красный Крест и поеду его искать. В Данию, в Швецию, куда угодно… – она провела рукой по зеленой, свежей траве:

– Славное лето на дворе… – тело пронзила тоска, – все цветет. Мне осенью тридцать семь, и я в лагере три зуба потеряла. Хорошо, что не впереди… – Грета вспомнила клумбы в городке охраны, в Равенсбрюке:

– Говорили, что Гиммлер настаивал на цветах в палисадниках, на черепичных крышах. Чтобы все было, как дома. Гиммлер на крысу смахивал… – при визитах рейхсфюрера в лагерь, серую массу женщин выстраивали на огромном плаце:

– Он к нам не подходил, но лицо я хорошо рассмотрела… – мельница стояла на крохотном островке, у берега Осте. Протока, после дождей, поднялась. Вода почти касалась деревянного, влажного моста. Ласточки, щебеча, улетели. Грета прислушалась.

– Осталось немного, – сказал уважительный голос, с берлинским акцентом, – не думаю, что попадутся еще патрули. Документы надежные, как мы убедились. Передохнем, направимся в место рандеву… – Грета сидела в палисаднике, кусты надежно отделяли ее от мостика:

– Здесь нет никого, – до нее донеслись шаги, – место заброшенное… – Грета, очень осторожно, придвинулась ближе к жасмину. Она мгновенно узнала его лицо:

– Он в гражданской одежде, сбрил усы, но это он. Пенсне он не снял… – его сопровождали двое мужчин, тоже в штатских костюмах, но с военной выправкой:

– Рандеву… – Грета дождалась, пока они исчезнут внутри мельницы, – они с кем-то встречаются. Скорее всего, на побережье… – она замерла:

– Эсэсовцы, наверняка, при оружии. Если они меня увидят, меня застрелят, и тело в реку швырнут. Я никогда не найду Иоганна… – Грета сжала зубы:

– Он подписывал приказы о ликвидации цыган. Иоганна могли убить, по такому распоряжению. Зло не должно остаться безнаказанным… – больше всего она боялась, что заскрипят рассохшиеся доски моста. Прокравшись на цыпочках на берег, держа ботинки, Грета оглянулась:

– Кажется, ничего не заметили… – даже не надев обуви, женщина побежала в деревню.

Над мостом Браусбрюкке, над тихой речкой Ильменау, разносились удары колокола церкви святого Иоанна Крестителя.

Люнебург не бомбили. Ганзейские, средневековые, красного кирпича дома, блестели нетронутыми, чистыми стеклами, в мелких переплетах. Три недели назад, в деревеньке Вендиш-Эферн, на краю Люнебургской пустоши, северные силы вермахта подписали безоговорочную капитуляцию, перед маршалом Монтгомери. На пустоши разместили закрытый лагерь, для пленных офицеров вермахта и СС. Город наполнили военные полицейские, медики, и переводчики. Британские и американские издания срочно прислали сюда журналистов.

Май стоял теплый, хозяева кабачков вынесли столы на улицы. Ребята, из британских войск, владеющие немецким языком, добродушно соглашались, за кружку пива, написать на досках названия блюд.

В чистой Ильменау водилась отличная рыба. В ресторанчиках подавали лабскаус, молодую баранину, от овец с пустоши, и крепкое, местное пиво. В Люнебурге исправно работали все городские пивоварни. Город разбогател в средние века, разрабатывая соляное месторождение. Ганзейские купцы гнали соль, на лодках, по реке Ильменау, к Эльбе:

– Из Гамбурга соль расходилась дальше… – майор Холланд потянулся за корюшкой, – по Балтийскому морю. Отсюда и с Англией торговали, и с Россией… – Джон усмехнулся:

– Мы с тобой сидим на земле «Клюге и Кроу». В те времена, они были просто Клюге, а Воронцовы с Вельяминовыми жили в Москве, не думая, что все так обернется… – корюшку обваливали в ржаной муке и обворачивали тонкими полосками бекона.

Они с полковником Кроу заказали седло барашка, с молодой картошкой. Джону баранина напоминала уэльскую или пикардийскую. В тех местах овцы тоже паслись на соленых пустошах, только приморских.

В деревянных ящиках, на подоконниках бюргерских квартир, ярко цвела герань.

В увольнительных, британские солдаты рассаживались на берегах Ильменау с удочками, или брали напрокат лодки. Девушки Люнебурга оживились. Каждые выходные в городке устраивали танцы. Портреты Гитлера и нацистские плакаты с улиц давно убрали. Британцы ухаживали за девушками, на узких улицах городка вечерами слышалась музыка и веселый смех. В местный кинотеатр привезли голливудские фильмы. В темноте зала пахло духами и табаком. Крутили новую ленту, «Долину решимости». Влюбленная пара, Григ Гарсон и Грегори Пек, преодолев недовольство семей, забастовку на сталелитейном заводе, и стычки с полицией, в конце фильма обменивалась поцелуем. Титры шли под томный голос покойной мисс Фогель. Имя певицы обвели черной, траурной рамкой.

– Последний ее фильм, перед гибелью… – отпив пива, Джон заметил полковнику Кроу:

– Летите осторожнее, и здесь, и над морем… – кузен отозвался:

– Ты веришь в слухи, о Фау, спрятанных под землей? Ты говорил, что здешние места вы прочесали… – Люнебургскую пустошь Люфтваффе использовало, как полигон. На пустоши, действительно, ничего не нашли. Джон хмыкнул:

– Не верю, разумеется. Журналисты, ради сенсации, чего только не придумают. Но, видишь, ли, танкисты Паттона, действительно, нашли подземные цеха, на заводах «Шкоды», такие же, как в Доре-Миттельбау. Лагерь американцы по кирпичам разнесли, под руководством нашего кузена, единственного генерала в семье, – при упоминании имени Мэтью, Стивен помрачнел.

Майор Холланд читал сведения о зимнем инциденте, в Лондоне:

– Стивен напился, с кем не бывает. С его лицом, он Лизу ревнует, и будет ревновать. Мэтью ничего плохого не хотел. Он пригласил Лизу на танец, по-родственному. Он ее кузен, видел ее в Мурманске… – кусая корюшку, Джон добавил:

– Но, в отличие от Доры, на заводах «Шкоды» повышенный уровень радиации. Как в Хайгерлохе, где стоял реактор Гейзенберга, как в Ордруфе, где они… – Джон махнул на юг, – видимо, испытывали экспериментальное взрывное устройство… – на допросах Гейзенберг утверждал, что ничего не знал об ордруфских инициативах, как выражался физик: