Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том первый

Стариков поселили в отдельном флигеле. За ними ухаживали сестры и старшие девочки, из приюта. На окнах, в деревянных ящиках, развели герань, у входа поставили кресла. Флигель выходил на детскую площадку. Священник, сначала, беспокоился, что шум ребятишек помешает пожилым людям:

– Что вы, святой отец… – отозвался кто-то из стариков, – мы без внуков остались, в одиночестве. Хоть сейчас с малышами побудем… – сидя на солнышке, старики даже хлопали, когда кто-то из мальчишек забивал гол. На площадке возвышались деревянные ворота, для футбола.

В церковь и сейчас доносились крики, и стук мяча. Занятия в классах шли до конца июня, потом сирот распускали на каникулы. Кароль Войтыла обещал ребятам поход на лодках, по реке:

– Поеду в Краков, привезу байдарки, – весело сказал послушник, – мы с вами здешние холмы исследуем… – Требницкие холмы были невысокими, но на юге, за Бреслау, лежали Судетские горы:

– Или подождем, пока кто-то из Израиля здесь появится… – сказал старший священник послушнику, – до войны тамошние посланцы евреев из Польши вывозили. Но вот сколько ждать придется… – они решили, что, по дороге в Краков, Кароль заглянет в Бреслау:

– Может быть, в синагоге что-то знают, – добавил настоятель, – Бреслау большой город, туда евреи должны вернуться… – в обители понимали, что в Требнице евреев ждать не стоит. Появившиеся в городе поляки, бывшие местные жители, и переселенцы, приходили на службы в аббатство. До войны в Требнице жило польское большинство. Настоятель вздыхал, глядя на паству:

– Конечно, они хотят в своих домах обосноваться. Но немцы тоже всегда в Силезии жили. Теперь и не останется из нас никого… – в приюте малыши не говорили, кто из них поляк, а кто немец:

– Многие не знают родителей, – объяснил настоятель брату Войтыле, – они сюда без документов попали. Хорошо, что о нас забыли, не присылали сюда работников из ведомства расовой чистоты… – в оккупированной Польше местных детей, подпадающих под арийские стандарты, отправляли в рейх, на усыновление.

Прислонившись к косяку дверей храма, Кароль Войтыла стер пот со лба:

– Два-ноль. Жозеф молодец, отличный нападающий. Даже странно, они близнецы, а Себастьян футбол не любит… – младший или старший близнец Мерсье предпочитал возиться в огороде, помогать на кухне и прислуживать в храме:

– Непонятно только, что с ними в лагере случилось… – Кароль издалека увидел светловолосую голову близнеца на деревянной скамье, – Анри, то есть Генрик, утверждает, что раньше они говорили… – то же самое рассказывали и другие дети. По их словам, близнецы Мерсье замолчали после осмотра в госпитале Аушвица:

– Анри, то есть Генрик… – Войтыла, невольно, улыбнулся, – он им не брат, но все равно, они словно одна семья. Так оно и есть, конечно… – он прислушался:

– Тупица играет. Сразу видно, что у него большой талант… – старое пианино стояло на церковных хорах:

– Может быть, он отца дождется… – Кароль, тихо пошел к статуе богоматери, где сидел Себастьян Мерсье, – может быть, жив пан Авербах… – Генрик всем рассказывал об отце, знаменитом музыканте. Кароль тоже слышал о Самуиле Авербахе:

– Но где его искать? Он в тридцать девятом году на войну ушел… – до него донеслись знакомые звуки «Страстей по Матфею». Тупица играл арию апостола Петра: «Erbame Dich, Mein Gott».

– Сжалься, над нами, Господи… – Кароль, осторожно, присел рядом с близнецом Мерсье. Мальчик, не отрываясь, смотрел в строгое, красивое лицо Мадонны, с высоким лбом, твердым подбородком, изящным, немного длинным носом. Дети в группе утверждали, что до немоты близнецы умели писать и читать:

– Однако они три года в школу не ходят. Себастьян, на мессе, перелистывает молитвенник, но никто не знает, молится он, или нет… – Жозеф, в отличие от близнеца, в церкви почти не появлялся. Покосившись на мальчика, Кароль увидел, как блестят его большие, голубые глаза:

– Он молится, как Иисус, сердцем… – на следующей неделе отмечали праздник святейшего сердца Иисуса. Девочки, под руководством сестер, шили из красного атласа маленькие сердца. После освящения на мессе, подарки раздавали прихожанам. Себастьян, почти незаметно, двигал губами. Кароль нашел руку мальчика:

– Давай помолимся, милый. Наступил мир, давай попросим Иисуса и деву Марию, чтобы вы родителей увидели… – глаза ребенка распахнулись совсем широко. Он замер, стуча зубами. Маленькая ладонь, в руке Войтылы, похолодела. Кароль почувствовал, как двигается палец мальчика. Себастьян выписывал буквы:

– Нет… – мальчик выдернул руку, – нельзя… – соскочив со скамейки, близнец Мерсье выбежал в распахнутые двери церкви.

В единственной пивной Требница тоже повесили двухцветный, польский флаг. Бежав на запад, хозяин кабачка оставил в зале крепкую стойку, полки с бутылками и даже старомодные счеты, с дубовыми костяшками. Маленькое знамя висело на месте, где раньше красовалась фотография фюрера, в золоченой рамке.

Поляк, до тридцать девятого года владевший пивной, выбросил портрет Гитлера на задний двор, как следует, пройдясь по стеклу сапогами. Название кабачка поменялось. Вывеску, на немецком языке, «Милая Силезия», сняли. Рукописный плакат сообщал, что кабачок теперь именуется: «Под Белым Орлом».

Вернувшиеся поляки рассчитывались советскими рублями. Русские деньги ходили по всей территории Польши, однако говорили, что к осени новое правительство напечатает злотые. Никто не сомневался, что лондонские министры, сидящие в изгнании, в Варшаве не появятся:

– Русские сюда коммунистов привезли… – хозяин указывал на хрипящий радиоприемник, – к осени они партизан из гор выкурят, а оставшиеся на запад убегут… – военный комендант Требница уверил хозяина пивной, что советская администрация заинтересована, в восстановлении торговли:

– Из Бреслау пришло распоряжение, – заметил капитан, – гражданам Польши разрешено открывать магазины, заниматься довоенными делами… – поляки надеялись, что на будущей, июльской, конференции в Потсдаме, СССР защитит их интересы:

– Мы получим не только Силезию, – заявлял владелец кабачка, – но и наши восточные районы. Русские вернут нам Белосток. Польшу наградят, за поддержку советской армии, в борьбе с Гитлером… – кроме бумаги, из Бреслау приехала новая, польская милиция, в свежей, наскоро пошитой форме. В Требнице патрулировать было нечего, но ребята прогуливались по площади, перед ратушей, поскрипывая сапогами.

На двери милицейского отделения повесили плакат, о награде за выдачу бывших командиров нелегальной Армии Крайовой. В милицию набирали служивших в Первой Армии Войска Польского, организованной прошлым летом в СССР. По вечерам, в пивной, ребята убеждали жителей Требница, что советская власть разрешит полякам вернуться на родину: