Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том четвертый

За шукрутом, он прислушался. Невестка расспрашивала Муху об авиации:

– Я знакома с нашей знаменитой летчицей, Ганной Рейч, – гордо сказала Марта, – я даже поднималась с ней в воздух. Она испытывает новые модели самолетов, для доблестного Люфтваффе, стоящего на страже границ рейха… – Муха уверил невестку, что военно-воздушный флот большевиков почти разгромлен:

– В армии новой России появится авиационное соединение, – к шукруту подали гевюрцтраминер из Эльзаса, – впрочем, я не летчик, ваша светлость, – признался Муха, – мой брат больше разбирается в этом вопросе. Его тяжело ранили, он инвалид. Я уверен, что он поддержит нашу новую армию, несущую освобождение России, от жидовского, большевистского гнета… – щеки невестки смертно побледнели: «Генрих!».

Младший брат, холодно, сказал:

– Мы не говорим в доме о неполноценных расах, гауптштурмфюрер. Даже находясь в утробе матери, ребенок должен слышать только о чистых, арийских воинах. Для вас мы сделали исключение. Вы славянин, но с кровью викингов… – Петр Арсеньевич, спешно, испуганно извинился. За кофе он попросил разрешения прочесть отрывок из своей поэмы. Невестка захлопала ухоженными ладонями:

– Браво, браво. Вы познакомитесь с великой, арийской поэзией, и поймете, что славяне не в состоянии произвести на свет ничего выдающегося. То ли дело наши саги, древние, героические повествования о доблести богов и валькирий… – Марта даже прослезилась.

Невестка рано пошла, спать. Отправив Муху, домой на такси, Максимилиан спустился с младшим братом в хаммам. Принесли холодного, берлинского белого пива, и соленых крендельков. Сидя в плетеном кресле, Генрих, сварливо, заметил:

– Хорошо, что ты его сюда не пригласил, Макс… – он указал на бирюзовую гладь бассейна, под хрустальными люстрами, на колонны каррарского мрамора, – Марта каждый день плавает. Упражнения полезны, для будущих родов. Я бы не хотел видеть здесь славянина… – Макс затянулся сигаретой:

– Конечно. Но гауптштурмфюрер мне нужен, Генрих. Рейхсфюрер Гиммлер интересуется проектом создания русской армии. Петр Арсеньевич дал отличные сведения, о берлинских агентах большевиков… – Макс рассказал брату о листовке, Генрих расхохотался:

– Ты молодец. Очень трогательно, любой посочувствует судьбе несчастного сироты… – по словам брата, гауптштурмфюрер, сдавшись в плен с генералом Власовым, проявил себя в Югославии и Норвегии. Он занимался работой с русской эмиграцией:

– Смешно, что у него дальний кузен среди бандитов, во Франции. Тоже Воронцов-Вельяминов, или месье Корнель, или Драматург… – зевнул Максимилиан, – а покойный герр Кроу вообще его двоюродный брат. Петр Арсеньевич ничего не знает… – Генрих кивнул:

– Они похожи. Славянин только выше… – брат захрустел крендельком:

– Папа велел повару выделить прибор для славянина, и хранить его особо. Я не хочу, есть с его тарелок, и Марта тоже, разумеется… – Генрих скривил губы:

– С другой стороны, у герра Кроу отец был русский, а мы с ним обедали. Однако герр Кроу, хоть и мерзавец, но человек европейского воспитания. Твоего подопечного, надо еще учить и учить…. – Генрих и Марта заехали за Петром в его комнаты, на Кудам:

– Я обещал экскурсию по Берлину, – весело сказал оберштурмбанфюрер, – заодно навестим лавку, где я покупал крестик. Очень уважаемое заведение….

Петр сразу отмел мысли о том, что графиня фон Рабе может оказаться Мартой Янсон:

– Ерунда, она дочь Горовиц, еврейки. Ее светлость чистая арийка, сразу видно. И вообще, это безумие. Граф Теодор друг Геринга, герр Максимилиан помощник рейхсфюрера Гиммлера. Вся семья служит в СС, даже их сестра… – Петру понравилась девушка, на картине, однако он вздохнул:

– Не думай о таком. Она арийка, тебе никогда не позволят… – кроме того, он надеялся, что Тонечка жива:

– Ерунда, – повторил себе Петр, – откуда дочери Кукушки вообще знать подобную семью… – крестик оберштурмбанфюрер фон Рабе купил в антикварной лавке:

– Изумруды подходят к глазам моей супруги… – объяснил герр Генрих, – увидев безделушку, я сразу подумал о Марте… – графиня осталась ждать в кондитерской, напротив. Петр видел, через окно лавки, бронзовые волосы. Ее светлость, сняв шляпку, изящно пила кофе с молоком:

– Если Тонечки больше нет, я женюсь… – вздохнул Петр, – Володе нужна мать, он малыш. Я уверен, что он мой сын. У меня появятся еще дети, много… – по словам герра Генриха, его жена собиралась, через четыре года, получить почетный крест немецкой матери:

– Война к тому времени закончится. Крест дают за четверых детей, но вообще… – оберштурмбанфюрер улыбался, – мы хотим большую семью. Десять, двенадцать сыновей и дочерей. Мы сможем получить золотой знак почетного креста. Россию надо заселять арийцами… – услышав о крестике, ювелир развел руками:

– Я помню вещицу. К сожалению, другой такой с тех пор не попадалось. Изделие старое, вероятно, его кто-то сдал на комиссию… – в советское посольство Кукушка пришла без креста:

– Избавилась от него, вот и все… – они с герром Генрихом пожали друг другу руки, на мостовой, – какая она православная, Кукушка. Она жидовка, носила крест только для вида… – графиня фон Рабе оказалась набожной католичкой, и носила в сумочке четки из Лурда. Она горячо говорила, что немецкие католики лояльны фюреру, отцу страны и нации:

– Его высокопреосвященство папский нунций, монсеньор Чезаре Орсениго, обещал, что его святейшество пришлет личное благословение нашему будущему сыну Адольфу… – узкая ладонь легла на выпуклый живот, – вместе с благословением от фюрера… – Орсениго ничего такого не обещал, но Марта рассудила, что упоминание о папе и нунции не помешает.

Она помешала сахар в чашке:

– Прощаются. Он говорил, что в Моабит едет, работать с русскими военнопленными… – Марту затошнило, – Лиза могла попасть в плен, если она воевала. Наверняка, воевала… – Петр Арсеньевич Воронцов-Вельяминов шел к станции метро Кохштрассе. Марта проводила глазами серо-зеленую, эсэсовскую шинель, широкие плечи, коротко стриженые, каштановые волосы, под фуражкой.

На нее повеяло сандалом. Муж опустился напротив, расстегнув кашемировое пальто, махнув кельнеру. Марта не заказала пирожное, боясь, что ее вырвет, как вчера, в спальне. Сославшись на усталость, Марта попрощалась с гостем. Ребенок недовольно ворочался, она стояла на коленях, перед унитазом:

– Петр Арсеньевич Воронцов-Вельяминов. Но он летчик, майор Воронов. Я помню его, с авиапарада. Не летчик… – Марта прополоскала рот, – он ничего не знает об авиации. Его брат, Степан, летчик. Я не знала, что есть еще один брат, что он работал в НКВД. Они близнецы… – Марта так и сказала Генриху, когда муж поднялся наверх, после хаммама.