Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть вторая. Том четвертый

– И письмо, для Эммы и Генриха, тоже. Я не позволю Эмме и Марте, с малышом, остаться в Берлине, в случае неудачи путча. Надо их обезопасить… – пока граф не знал, как это сделать. Достав письмо из сейфа, он сунул конверт в портмоне:

– Потом отдам Эмме, – решил он, – так лучше. Но не случится никакой неудачи. Германия ненавидит бесноватого, люди перейдут на нашу сторону… – отказавшись от капсулы, Генрих не стал ничего говорить ни отцу, ни Марте.

Ясные, зеленые глаза жены блестели. Они погуляли в Груневальде, на щеках Марты появился свежий румянец.

Они не обсуждали новоиспеченного гауптштурмфюрера. Марта только заметила:

– Даже если им удастся привлечь на свою сторону кого-то из военнопленных, Генрих, то нельзя обвинять людей, измученных голодом, сидящих в лагерях… – она помолчала:

– Не забывай, что сделал Сталин с Советским Союзом. Многие из тех, кто сейчас сражается с вермахтом, потеряли родных, в чистках, в коллективизации. Хотя, конечно, – добавила Марта, – нельзя воевать со злом, перейдя на сторону зла… – держа мужа под руку, Марта смотрела на темную воду Хафеля:

– Летчик Воронов никогда бы так не сделал, и Лиза Князева тоже не стала бы так поступать. И мой отец, хотя на гражданской войне он сражался против большевиков… – Марта твердо решила, после войны, рассказать Генриху обо всем и найти своего отца:

– Он должен знать, что я есть на свете, что он стал дедушкой… – Марта даже улыбнулась:

– Папе всего сорок два сейчас, а он дедушка… – ребенок заворочался, она подтолкнула мужа: «Новый фон Рабе проголодался, милый мой».

На террасе кафе они сидели в одиночестве, но Марта с Генрихом никогда не говорили на подозрительные темы прилюдно. Они слишком хорошо знали, что почти все владельцы заведений сотрудничают с гестапо:

– У пастора, в Веддинге, в кафе можно встречаться спокойно, – Марта изучала меню, – но его хозяин рискует. Христиан мало на свободе осталось. Но где отец Виллем, где дети… – за кофе и медовым тортом она погладила мужа по щеке:

– Хорошо, что ты в отпуске, милый. Тебе не надо ездить туда… – Марта махнула в сторону города, – не надо носить форму… – Генрих, с облегчением, отправил мундир в самый дальний угол гардеробной:

– Если родится мальчик, придется надевать парадный китель, ордена… – он повертел фуражку:

– Хорошо, что я мертвую голову не ношу, как Отто… – посоветовавшись с Мартой, Генрих решил сделать вид, что не разобрался в папке.

– Не надо Максу знать, что я понял, где находится последний плацдарм, – угрюмо сказал Генрих жене, – хотя у нас нет доказательств… – Марта покачала головой:

– Они не оставят картины в саксонских шахтах, милый мой. Слишком опасно. Когда начнется наступление Красной Армии, союзников, они все отправят на подводных лодках, на юг… – она подперла рукой подбородок:

– Отто едет в Арктику не арийцев искать… – Марта усмехнулась, – Гиммлер не выбросит деньги, на бездумные проекты общества «Аненербе», даже с его интересом к подобной шелухе. Нет, – подытожила жена, – они изучают способы выживания в высоких широтах. Отто хвастался, что проводил такие эксперименты, в Аушвице… – Марта помрачнела:

– Если бы мы знали, куда отправляется подводная лодка… – они сообщили в Брюссель о рейсе, но с тем, же успехом союзники могли искать иголку в стоге сена. Арктика была огромной.

– Надо Отто расспросить, аккуратно… – Марта сидела лицом к входу.

Она увидела снежно-белые волосы деверя, девушку, идущую впереди, в форме женского вспомогательного корпуса СС. Марта сразу ее узнала:

– Антония Эрнандес. Мальчик, Уильям, ее мамой называл. Я потом сказала, что она не испанка… – прожив почти десять лет в Буэнос-Айресе, Марта отлично разбиралась в акцентах:

– Родной язык у нее английский. Она из Британии, или из США. Мама ее в Москву отправляла, через Будапешт… – мать не говорила Марте, к кому летит сеньора Эрнандес, но девушка понимала, что гостья работает в НКВД:

– Тогда СССР готовил убийство Троцкого. Ее могли внедрить в Мексику, в дом изгнанника. Что она делает в Оберенхайме? Или она агент советской разведки… – Марта радушно поздоровалась с девушкой. Генрих понял:

– Они встречались. Я по глазам вижу, что у той, что у другой. Отто самовлюбленный павлин, и ничего вокруг, кроме себя не замечает. Макс бы насторожился, непременно… – широко улыбнувшись, Генрих указал на медовый торт:

– Мы хотели попросить еще порцию. Но ты, Отто, нас не одобришь… – брат поджал губы:

– Я ограничусь ромашковым чаем, как и фрейлейн Антония… – девушки не смотрели друг на друга:

– Скажу Отто, что хочу навестить Эмму, в санатории, уведу его вперед. Им надо поговорить… – Генрих махнул кельнеру: «Еще две порции торта, пожалуйста».

Марта Рихтер, как ее, про себя, называла Тони, почти не изменилась. За медовым тортом девушка, безмятежно, щебетала с Тони о школе в Оберенхайме и о санатории «Лебенсборн». Она гордо показала значок общества на кашемировом, дорогом свитере:

– Союз Немецких Женщин поддерживает будущих матерей, приносящих фюреру новых солдат… – красивые губы улыбались. Она взмахнула темными ресницами:

– Нашего сына мы назовем Адольфом, в честь дорогого фюрера… – если бы Тони не знала, кто сидит перед ней, она бы никогда в жизни не догадалась, об истинном лице фрейлейн Рихтер. Рассчитавшись, заплатив и за ромашковый чай, младший фон Рабе поднялся:

– Пойдем, Отто. Я повидаюсь с Эммой, Марта и фрейлейн Антония нас догонят. Марте полезны долгие прогулки… – Тони даже не успела открыть рот. Она посмотрела вслед темному пальто графа фон Рабе:

– Он агент русских, несомненно. Но у них не фиктивный брак, Марта ждет ребенка… – девушка, как и Тони, перед родами, расцвела. Живот сильно выступал, Тони подумала:

– Мальчик. Мне акушерка, в Банбери, предрекала мальчика. Я тоже так носила… – она вспомнила, как впервые взяла Уильяма на руки:

– Он родился сероглазым, мой хороший. Крупным, почти десять фунтов… – и Марта, и ее муж были невысокими:

– Однако его братья выше шести футов… – дверь кафе хлопнула.

Почувствовав сильные пальцы на своем запястье, Тони вздрогнула. Фрейлейн Рихтер была почти на голову ниже ее, но рука девушки оказалась железной. Круглый подбородок отвердел, глаза блеснули холодом:

– Вставайте, сеньора Эрнандес. Нам надо поговорить… – на рукаве собольей шубки фрейлейн висела легкомысленная сумочка, крокодиловой кожи, с золотой застежкой. Ничего, кроме носового платка и пудреницы, туда бы не поместилось. Фрейлейн Рихтер помахала ридикюлем: «Я жду».

Тони, послушно, пошла вслед. Похлопав себя по карманам шинели, она вытащила папиросы. Тони купила пачку в Оберенхайме, отстав от товарок по увольнительной. Едва чиркнув спичкой, она услышала ледяной голос: