Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури

Элиза хотела пообедать в «Comme chez soi», на пляс Рупп. Хозяин ресторана, месье Кувелье, приехал в Брюссель из Мон-Сен-Мартена. В городке он держал пивную, а в столице его заведение стало популярным. Элиза вздохнула:

– Мы туда всегда заглядывали, с мамой и папой, с Виллемом. Но такое опасно, наверное… – Эстер подхватила на руки малышку: «Именно. Не надо, чтобы тебя узнавали. Здесь не Мон-Сен-Мартен…»

Они поели в Chez Leon, на рю дю Буш, по соседству с Гран-Плас. День был жаркий, за соседними столиками гомонили немцы. Ресторан пока не украсили нацистскими флагами:

– Не вся Европа такая… – сказала себе Эстер, – во Франции люди сражаются. Мишель, Теодор, Лаура. И здесь, и в Польше воюют партизаны. Мы победим нацистов, обязательно… – она улыбалась, сидя рядом с мальчишками. Светлые волосы выбились из пучка, растрепавшись под теплым ветром. Они с Элизой ели фламандский карбонад, и рыбу, с молодой спаржей. Мальчишки хрустели жареной картошкой. Маргарита перемазалась мороженым. Эстер даже заказала себе кофе по-льежски, с взбитыми сливками. Обычно она позволяла себе только черный кофе, без сахара. До вокзала они добрались на трамвае. Эстер шепнула мальчикам:

– Мы с вами скоро увидимся… – она смотрела в большие, голубые глаза:

– После войны? – Иосиф потерся носом об ее ухо: «Да, мамочка?»

– Думаю, что раньше… – у платформы стоял медленный, пригородный состав на Льеж. Обычно дорога занимала два часа, но Элиза должна была оказаться на льежском вокзале только к вечеру. Она успевала на последний поезд, до Мон-Сен-Мартена:

– Сразу иди в рудничную больницу… – Эстер отдала ей бумажный пакет с вафлями, и яблоками, – доктор Лануа тебя ждет… – Гамен устроился под лавкой, Маргарита дремала. Эстер расцеловала мальчишек:

– Ведите себя примерно, Жозеф и Себастьян… – она подмигнула детям, – вы за день загорели, милые. Будете на реку ходить. В Мон-Сен-Мартене летом хорошо… – сыновья высунулись в полуоткрытое окно, поезд тронулся:

– Приезжай… – кричали они, – приезжай к нам… – Эстер шла по платформе, держа ладошки близнецов. Остановившись на краю, она посмотрела вслед удаляющемуся поезду:

– Элиза никогда их не бросит. Она хорошая женщина, она позаботится о детях… – солнце играло в светлых волосах мальчишек. Эстер махала, пока поезд не пропал на горизонте, среди путаницы старых домиков, черепичных крыш, шпилей и куполов.

Оправив жакет, мадам Качиньская сверилась с большими, станционными часами. Поезд на Кельн уходил через сорок минут. У нее оставалось время на чашку крепкого, черного кофе, папиросу и свежие газеты. В Кельне она пересаживалась на экспресс до Бреслау, через Дрезден. Затерявшись среди пассажиров, женщина исчезла в суматохе огромного, перекрытого стеклянным куполом зала.

Состав дернулся, замедляя ход. Люди, столпившиеся в тамбуре, прыгали на платформу станции Москва-Бутырская, не дожидаясь остановки. Общие вагоны, с деревянными лавками, были почти пусты. Покупая билет на станции Рыбинск, Волк понял, что мог бы поехать и в мягком купе. Поезд отправился на Москву почти без пассажиров.

Он, впрочем, был осторожен. Выйдя в Кимрах, Максим добрался до столицы пригородным рейсом. Волк не собирался появляться на перроне дальнего следования. На платформе, непременно, стоял бы патруль, проверяющий документы. Сдвинув твидовую кепку на затылок, он закурил папироску: «Так и есть».

Впрочем, за справку из Волголага Максим не беспокоился. Он, удачно, освободился в середине июня. Известия о войне застало его в Рыбинске. У ворот зоны Волка ждала машина. Местные ребята отвезли его в хороший дом, на Волге, с баней и лодочным причалом. Волк ел свежую уху, загорал, купался, однако отказался от девочек. Он хотел подождать, пока немного отрастут волосы, и добраться до Москвы. В кармане у Волка лежал бережно сохраненный кусочек бумаги. Смотря на цифры, на четкий почерк, он вспоминал лихорадочный шепот:

– Я буду тебя ждать, обязательно. Я люблю тебя, люблю… – в окна библиотеки била метель. Пахло лавандой, он стоял на коленях, целуя ее руки. Откинувшись на спинку дивана, девушка потянула его за собой:

– Иди, иди сюда, милый… – леди Холланд снилась Волку. Ночью она приходила в барак, устраиваясь рядом, кладя голову на плечо. Она прижималась к нему маленькой грудью, мягкие волосы щекотали ухо:

– Я люблю тебя, Максим… – просыпаясь, он закидывал руки за голову:

– Как мальчишка, – недовольно говорил себе Волк, – но что делать? Никогда такого не случалось… – он приподнимался на локте:

– Нет. Тогда, в метро… – Волк отгонял мысли о девочке с зелеными глазами:

– Ты ее больше никогда не увидишь. Да и жива ли она… – леди Холланд, Антония, была жива, и ждала его в Москве. Когда ребята привезли новости о войне, Волк заметил:

– Долго они не протянут, поверьте моему слову… – они сидели, с пивом и сушеной рыбой, на деревянной террасе, выходившей на Волгу. Ударив о стол воблой, Волк подытожил, глядя на тревожный, огненный закат, на западе:

– Товарищ Сталин сбежит из Москвы. Некому за него воевать. Половина страны расстреляна, а половина по зонам сидит… – если бы война началась до освобождения Волка, он бы тоже остался в Волголаге. Максим понимал, что всех зэков вынудят расписаться на распоряжениях о продлении срока заключения.

– Но это ненадолго… – Максим посмотрел на простые, стальные часы. На Волге он загорел. Волосы остались короткими, но аккуратная стрижка не привлекала внимания патрулей. В Рыбинске Волк привел себя в порядок, в мужской парикмахерской, на вокзале. На перроне было не протолкнуться от пассажиров. В сторону Москвы шли военные эшелоны с демобилизованными. Из столицы прибывали вагоны, битком набитые людьми, с багажом:

– Бегут… – презрительно подумал Волк, – словно крысы, с тонущего корабля… – он подозревал, что у крепких, здоровых мужиков, сходящих с московского поезда, имеются необходимые бумаги, освобождающие их от армии. Милицию и НКВД тоже, судя по всему, никто на фронт не отправлял. Волка такое не касалось. Призыву он не подлежал, как дважды судимый, а добровольно записываться в армию Максим не собирался.

Он хотел забрать леди Холланд и ее сына, купить надежные паспорта, и уехать на юг. Остальные границы сейчас было никак не перейти. Волк намеревался добраться с Антонией и мальчиком до Средней Азии. Ашхабад находился рядом с иранской границей. Волк предполагал, что с легкостью найдет в городе надежных людей, которые помогут им оказаться за пределами СССР.

– Она меня любит… – Волк, иногда, ловил себя на нежной, смущенной, почти юношеской улыбке, – поверить не могу… – в библиотеке, девушка только представилась Антониной Ивановной. Максим не стал говорить, что знает ее настоящее имя: