Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури

– Зачем? В Москве скажу. Понятно, что она работает на британцев… – солнце заливало перрон, у здания вокзала торговали пирожками. Пахло по-летнему, цветущими липами, мороженым. Щелкая семечками, Максим изучал вчерашнюю «Правду», на щите:

В Кимрах он услышал сводку. По сообщению Информбюро, войска, на всех фронтах, геройски дрались с немцами. Максим читал о солдатах 179 пехотного полка вермахта, захваченных в плен. Если верить «Правде», немцы обратились к бывшим сослуживцам с письмом:

– Ненавистный передовым людям Германии гитлеровский режим падёт под сокрушительными ударами Красной Армии… – дальше сообщалось о трудовых подвигах ударников, и о небывалом, патриотическом подъеме, охватившем страну.

Волк, разумеется, ни в грош не ставил все, что печатали в газетах и сообщали по радио.

В пивной, в Кимрах, говорили, что немцы взяли Минск и Ригу. Кто-то утверждал, что его свояк, в Смоленске, звонил по междугороднему телефону в Велиж, на запад области. На почте ответили по-немецки. От Велижа до Смоленска было сто двадцать километров, а от Смоленска до Москвы, еще четыреста. Через неделю немцы вполне могли оказаться где-нибудь под Можайском. Максим решил, что не след им с Антонией и ребенком болтаться в столице пока еще СССР:

– Такое опасно… – он, рассеянно, смотрел на жирные, черные буквы, – надо уговорить ее уехать. Мальчику три года… – он вспомнил белокурые волосы ребенка, на фотографии, – маленький Володя. Какое бы задание она ни выполняла, все скоро закончится. До осени немцы окажутся в Москве, а может быть, даже и раньше… – в привокзальной пивной, разумеется, громко подобных разговоров никто не вел:

– Война войной, – издевательски хмыкнул Волк, – а НКВД не дремлет. С другой стороны, я Павлу Владимировичу сказал, при расставании: «Потерпите, скоро ворота лагерей откроют».

Доцент, правда, напомнил Волку, что в Польше немцы тоже устроили лагеря. Максим задумался: «Он прав». Волк помнил рассказы евреев, бежавших, с началом войны от Гитлера на новые советские территории, и арестованных в Советском Союзе. Забросив на плечо вещевой мешок, Волк подхватил фибровый чемодан:

– Я не прячусь от войны, но у меня есть обязательства, перед любимой женщиной… – он, опять, почувствовал запах лаванды. Максим удивился тому, как закружилась у него голова:

– Мне надо вывезти ее и мальчика в безопасное место… – Волк подумал, что в Иране Антония пойдет в британское посольство:

– У нее брат, в Лондоне… – Максим помнил родословное древо, – даже если у нас… – он остановился, – ничего не получится, брат о ней позаботится. Приедет, заберет ее домой… – о том, что может ничего и не выйти, Волк размышлять не хотел. Он знал, что любит девушку:

– И она меня любит, – твердо сказал себе Максим, шагая к выходу на площадь, – она говорила… – здешнее направление было тыловым. Выложенный мрамором и гранитом зал наполняла длинная, безнадежная очередь к кассам. Судя по всему, билеты на северное направление закончились, или их просто не собирались продавать. Люди, молча, переминались с ноги на ногу. Наскоро собранные в дорогу дети, сидели на чемоданах и корзинках. Из репродуктора неслась какая-то бравурная музыка.

Порывшись в кармане, Волк нашел медь, для телефона-автомата. Он хотел позвонить Антонии, и поехать к матушке Матроне. Максим получал письма, от ее компаньонки. Матушка обреталась на Арбате, в Староконюшенном переулке:

– Надо ее тоже из Москвы на восток отправить, – вздохнул Максим, – от греха подальше… – он собирался забрать у матушки кольцо, и подарить его Антонии:

– Она права оказалась. Я встретил ту, которую полюбил. Не в Москве, правда… – он опять увидел тусклые искры в бронзовых волосах неизвестной девочки:

– Оставь, – рассердился Волк, – забудь о ней… – Максим приехал в столицу в приличном, но потрепанном костюме, в поношенных ботинках. Через большое окно, выходившее на пути, он увидел, что патруль, все еще, стоит на междугородной платформе. Милиционеры, при оружии, проверяли документы у каких-то парней:

– Диверсантов, что ли, ищут? Разве диверсанты из Рыбинска приедут… – ему надо было собрать золото, разбросанное по тайникам, в разных местах столицы. Волк подсчитал, что денег с лихвой хватит и на паспорта, и на справку от врача, и на дорогу до Ашхабада:

– Воевать я пойду… – сказал себе Максим, – но я не собираюсь защищать эту власть… – по воровскому закону, в армии, служить было нельзя, но Волк усмехнулся:

– Кроме армии, есть много других мест. Кузен Авраам, наверняка, давно в Европе… – он читал, на зоне, о силах Сопротивления:

– Языки я знаю. Мне всегда найдется занятие… – в разговоре с Павлом Владимировичем, Максим заметил:

– Любой просвещенный человек сейчас должен бороться против Гитлера. Но не за Сталина… – доцент помолчал: «Вряд ли выйдет по-другому, Максим Михайлович».

– Посмотрим, – сказал себе Волк. Он купил горячий пирожок с мясом, у лоточницы, на привокзальной площади. Мимо шли забитые пассажирами автобусы, звенели трамваи, теплый ветер гонял по асфальту мусор. Афишные тумбы оклеили плакатами. Максим видел яркие рисунки, еще в Рыбинске: «Беспощадно уничтожим и разгромим врага!». Рядом висели «Окна ТАСС», с карикатурами на Гитлера.

– Они карикатуры печатают, – Волк вытер жирные пальцы бумагой, – а немцы в Минске давно… – о падении Минска и Риги в сводках не говорили. Максим слышал выступление Молотова, по радио:

– Все ждали, что Сталин будет говорить. Больше недели прошло, а он нигде не появлялся. Может быть, застрелился, мерзавец. Хотя вряд ли. Наверное, Кремль пустым стоит. Они давно в Куйбышев сбежали, или еще дальше… – Максим, в поезде, думал, что Кутузов тоже сдал Москву:

– Тогда за правое дело воевали, – напомнил себе Волк, – тогда страна другой была… – в тамбуре, затягиваясь папиросой, он смотрел на бесконечные леса, вдоль путей:

– Здесь можно долго с немцами сражаться… – Волк разозлился на себя:

– Никто большевиков защищать не собирается, и ты в первую очередь.

Он выбросил бумагу, репродуктор закончил очередной марш:

– От Советского Информбюро… – пронеслось над площадью. Люди замерли:

– На Минском направлении, и под Бобруйском всю ночь наши войска вели бои с подвижными, частями противника, противодействуя их попыткам прорваться на восток. В бою участвовали пехота, артиллерия, танки и авиация… – судя по сводке, ни одного города за вчерашний день не сдали. Волк буркнул себе под нос:

– И не сдадут, по радио. Как это они еще не сказали, что доблестная Красная Армия взяла Варшаву… – он пошел к телефону-автомату, где тоже собралась очередь.

– Выпускница Читинского Авиационного училища, орденоносец, комсомолка, младший лейтенант товарищ Князева обратилась с призывом к советским девушкам добровольно записываться в армию, защищая рубежи нашей родины…