Николай Гоголь - Тарас Бульба - русский и английский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Николай Гоголь - Тарас Бульба - русский и английский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Русская классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Тарас Бульба - русский и английский параллельные тексты
Автор:

Николай Гоголь
Жанр:

Русская классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Николай Гоголь - Тарас Бульба - русский и английский параллельные тексты краткое содержание

Тарас Бульба - русский и английский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Николай Гоголь, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Известная повесть Н.В.Гоголя из цикла «Миргород», при создании которой автор широко использовал различные исторические источники: мемуары, летописи, исследования, фольклорные материалы.
«Тарас Бульба» давно входит в школьную программу. Но хорошо бы иметь в виду, что для прочтения этой повести нужна мудрость, редко свойственная юному возрасту. Впрочем, наверное, это лишнее замечание: с классикой всегда так бывает.

Тарас Бульба - русский и английский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Тарас Бульба - русский и английский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Николай Гоголь

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Another Jew came along, halted, and entered into conversation. When Bulba finally emerged from beneath the bricks, he beheld three Jews talking with great warmth.	По улице шел другой жид, остановился, вступил тоже в разговор, и когда Бульба выкарабкался наконец из-под кирпича, он увидел трех жидов, говоривших с большим жаром.
Yankel turned to him and said that everything possible would be done; that his Ostap was in the city jail, and that although it would be difficult to persuade the jailer, yet he hoped to arrange a meeting.	Янкель обратился к нему и сказал, что все будет сделано, что его Остап сидит в городской темнице, и хотя трудно уговорить стражей, но, однако ж, он надеется доставить ему свидание.
Bulba entered the room with the three Jews.	Бульба вошел с тремя жидами в комнату.
The Jews again began to talk among themselves in their incomprehensible tongue.	Жиды начали опять говорить между собою на своем непонятном языке.
Taras looked hard at each of them.	Тарас поглядывал на каждого из них.
Something seemed to have moved him deeply; over his rough and stolid countenance a flame of hope spread, of hope such as sometimes visits a man in the last depths of his despair; his aged heart began to beat violently as though he had been a youth.	Что-то, казалось, сильно потрясло его: на грубом и равнодушном лице его вспыхнуло какое-то сокрушительное пламя надежды - надежды той, которая посещает иногда человека в последнем градусе отчаяния; старое сердце его начало сильно биться, как будто у юноши.
"Listen, Jews!" said he, and there was a triumphant ring in his words. "You can do anything in the world, even extract things from the bottom of the sea; and it has long been a proverb, that a Jew will steal from himself if he takes a fancy to steal.	- Слушайте, жиды! - сказал он, и в словах его было что-то восторженное. - Вы всё на свете можете сделать, выкопаете хоть из дна морского; и пословица давно уже говорит, что жид самого себя украдет, когда только захочет украсть.
Set my Ostap at liberty! give him a chance to escape from their diabolical hands.	Освободите мне моего Остапа! Дайте случай убежать ему от дьявольских рук.
I promised this man five thousand ducats; I will add another five thousand: all that I have, rich cups, buried gold, houses, all, even to my last garment, I will part with; and I will enter into a contract with you for my whole life, to give you half of all the booty I may gain in war."	Вот я этому человеку обещал двенадцать тысяч червонных, - я прибавляю еще двенадцать. Все, какие у меня есть, дорогие кубки и закопанное в земле золото, хату и последнюю одежду продам и заключу с вами контракт на всю жизнь, с тем чтобы все, что ни добуду на войне, делить с вами пополам.
"Oh, impossible, dear lord, it is impossible!" said Yankel with a sigh.	- О, не можно любезный пан, не можно! - сказал со вздохом Янкель.
"Impossible," said another Jew.	- Нет, не можно! - сказал другой жид.
All three Jews looked at each other.	Все три жида взглянули один на другого.
"We might try," said the third, glancing timidly at the other two. "God may favour us."	- А попробовать? - сказал третий, боязливо поглядывая на двух других, - может быть, бог даст.
All three Jews discussed the matter in German.	Все три жида заговорили по-немецки.
Bulba, in spite of his straining ears, could make nothing of it; he only caught the word	Бульба, как ни наострял свой слух, ничего не мог отгадать; он слышал только часто произносимое слово
"Mardokhai" often repeated.	"Мардохай", и больше ничего.

"Listen, my lord!" said Yankel. "We must consult with a man such as there never was before in the world... ugh, ugh! as wise as Solomon; and if he will do nothing, then no one in the world can.	- Слушай, пан! - сказал Янкель, - нужно посоветоваться с таким человеком, какого еще никогда не было на свете. У-у! то такой мудрый, как Соломон; и когда он ничего не сделает, то уж никто на свете не сделает.
Sit here: this is the key; admit no one."	Сиди тут; вот ключ, и не впускай никого!
The Jews went out into the street.	Жиды вышли на улицу.
Taras locked the door, and looked out from the little window upon the dirty Jewish street.	Тарас запер дверь и смотрел в маленькое окошечко на этот грязный жидовский проспект.
The three Jews halted in the middle of the street and began to talk with a good deal of warmth: a fourth soon joined them, and finally a fifth.	Три жида остановились посредине улицы и стали говорить довольно азартно; к ним присоединился скоро четвертый, наконец, и пятый.
Again he heard repeated,	Он слышал опять повторяемое:
"Mardokhai, Mardokhai!"	"Мардохай, Мардохай".
The Jews glanced incessantly towards one side of the street; at length from a dirty house near the end of it emerged a foot in a Jewish shoe and the skirts of a caftan.	Жиды беспрестанно посматривали в одну сторону улицы; наконец в конце ее из-за одного дрянного дома показалась нога в жидовском башмаке и замелькали фалды полукафтанья.
"Ah! Mardokhai, Mardokhai!" shouted the Jews in one voice.	"А, Мардохай, Мардохай!" - закричали все жиды в один голос.
A thin Jew somewhat shorter than Yankel, but even more wrinkled, and with a huge upper lip, approached the impatient group; and all the Jews made haste to talk to him, interrupting each other. During the recital, Mardokhai glanced several times towards the little window, and Taras divined that the conversation concerned him.	Тощий жид, несколько короче Янкеля, но гораздо более покрытый морщинами, с преогромною верхнею губою, приблизился к нетерпеливой толпе, и все жиды наперерыв спешили рассказать ему, причем Мардохай несколько раз поглядывал на маленькое окошечко, и Тарас догадывался, что речь шла о нем.
Mardokhai waved his hands, listened, interrupted, spat frequently to one side, and, pulling up the skirts of his caftan, thrust his hand into his pocket and drew out some jingling thing, showing very dirty trousers in the operation.	Мардохай размахивал руками, слушал, перебивал речь, часто плевал на сторону и, подымая фалды полукафтанья, засовывал в карман руку и вынимал какие-то побрякушки, причем показывал прескверные свои панталоны.
Finally all the Jews set up such a shouting that the Jew who was standing guard was forced to make a signal for silence, and Taras began to fear for his safety; but when he remembered that Jews can only consult in the street, and that the demon himself cannot understand their language, he regained his composure.	Наконец все жиды подняли такой крик, что жид, стоявший на стороже, должен был дать знак к молчанию, и Тарас уже начал опасаться за свою безопасность, но, вспомнивши, что жиды не могут иначе рассуждать, как на улице, и что их языка сам демон не поймет, он успокоился.
Two minutes later the Jews all entered the room together.	Минуты две спустя жиды вместе вошли в его комнату.
Mardokhai approached Taras, tapped him on the shoulder, and said,	Мардохай приблизился к Тарасу, потрепал его по плечу и сказал:
"When we set to work it will be all right."	"Когда мы да бог захочем сделать, то уже будет так, как нужно".

Taras looked at this Solomon whom the world had never known and conceived some hope: indeed, his face might well inspire confidence. His upper lip was simply an object of horror; its thickness being doubtless increased by adventitious circumstances.	Тарас поглядел на этого Соломона, какого еще не было на свете, и получил некоторую надежду. Действительно, вид его мог внушить некоторое доверие: верхняя губа у него была просто страшилище; толщина ее, без сомнения, увеличилась от посторонних причин.
This Solomon's beard consisted only of about fifteen hairs, and they were on the left side.	В бороде у этого Соломона было только пятнадцать волосков, и то на левой стороне.
Solomon's face bore so many scars of battle, received for his daring, that he had doubtless lost count of them long before, and had grown accustomed to consider them as birthmarks.	На лице у Соломона было столько знаков побоев, полученных за удальство, что он, без сомнения, давно потерял счет им и привык их считать за родимые пятна.
Mardokhai departed, accompanied by his comrades, who were filled with admiration at his wisdom.	Мардохай ушел вместе с товарищами, исполненными удивления к его мудрости.
Bulba remained alone.	Бульба остался один.
He was in a strange, unaccustomed situation for the first time in his life; he felt uneasy.	Он был в странном, небывалом положении: он чувствовал в первый раз в жизни беспокойство.
His mind was in a state of fever.	Душа его была в лихорадочном состоянии.
He was no longer unbending, immovable, strong as an oak, as he had formerly been: but felt timid and weak.	Он не был тот прежний, непреклонный, неколебимый, крепкий как дуб; он был малодушен; он был теперь слаб.
He trembled at every sound, at every fresh Jewish face which showed itself at the end of the street.	Он вздрагивал при каждом шорохе, при каждой новой жидовской фигуре, показывавшейся в конце улицы.
In this condition he passed the whole day. He neither ate nor drank, and his eye never for a moment left the small window looking on the street.	В таком состоянии пробыл он, наконец, весь день; не ел, не пил, и глаза его не отрывались ни на час от небольшого окошка на улицу.
Finally, late at night, Mardokhai and Yankel made their appearance.	Наконец уже ввечеру поздно показался Мардохай и Янкель.
Taras's heart died within him.	Сердце Тараса замерло.
"What news? have you been successful?" he asked with the impatience of a wild horse.	- Что? удачно? - спросил он их с нетерпением дикого коня.
But before the Jews had recovered breath to answer, Taras perceived that Mardokhai no longer had the locks, which had formerly fallen in greasy curls from under his felt cap.	Но прежде еще, нежели жиды собрались с духом отвечать, Тарас заметил, что у Мардохая уже не было последнего локона, который хотя довольно неопрятно, но все же вился кольцами из-под яломка его.
It was evident that he wished to say something, but he uttered only nonsense which Taras could make nothing of.	Заметно было, что он хотел что-то сказать, но наговорил такую дрянь, что Тарас ничего не понял.
Yankel himself put his hand very often to his mouth as though suffering from a cold.	Да и сам Янкель прикладывал очень часто руку во рту, как будто бы страдал простудою.
"Oh, dearest lord!" said Yankel: "it is quite impossible now! by heaven, impossible!	- О, любезный пан! - сказал Янкель, - теперь совсем не можно! Ей-богу, не можно!
Such vile people that they deserve to be spit upon!	Такой нехороший народ, что ему надо на самую голову наплевать.