Петр Альшевский - Оставь компас себе

Тебя, Лукорьев, усмехнулся Тягунов, ничего огорчать не должно. На учениях тебя тряхануло и ты обрел. Не расставайся, Лукорьев! Не лечись. Ну а история начинается в сорокаградусный мороз, на бесконечно далекой от нас железнодорожной станции…

А минус сорок где, в станционном помещении? – перебил рассказчика Дудеев.

Внутри температура нормальная. Почти нулевая. Снаружи ледяной ад, но целоваться они и там продолжали. Молодой мужчина и совсем молодая женщина. Он уезжает в Бийск, и она его провожает, запечатлевает на его скукожившихся губах выражающие всю ее любовь поцелуи, она от него беременна. Ей бы хотелось, чтобы он никуда от нее не уезжал, но счастью любимого мужчины она не препятствует.

Первой скрипкой в его душе не она, а Бийск. Редакция газеты «Бийский рабочий». Он пописывал туда проникнутые сельским оптимизмом статейки, и их публиковали, за позитивизм в описании неприкрытого убожества не забывали нахваливать, он, чувствуя поддержку, не сбавлял и добился – о зачислении в штат уведомление ему прибыло.

«Если у вас нет удерживающих обстоятельств, в Бийск переезжайте и приступайте».

Он, само собой, запылал – в дорогу за пятнадцать минут собрался. Девушке позвонил, она к нему прибежала, прощальные слова он бы и на станции сказал, но ему перед отъездом по-быстрому трахнуться вздумалось. Брюки снимай, ногами меня обнимай, когда мы теперь увидимся… я виноват? Извини.

Ты не виноват! И я тебя не извиню!

Психанув, она смирилась. Его от меня не прихоть, не другая женщина, богом данное предназначение его от меня уводит – только представьте, «Бийский рабочий», штатный корреспондент, о таком не помышляли ни он, ни я; я, конечно, знала, что мужчина он намного выше среднего – в противном случае отдаваться ему я бы не стала, да, но ведь и дебилов кто-то любит. Плотность дебилов тут у нас погуще, чем каждый второй, ну и что с того – семьи, дети, а у меня ребенок намечается, а семья нисколько. Потому что я с умным связалась!

В Бийске он по мне затоскует. Город большой, женщин в нем… до хрена в Бийске женщин. И с чего же он по мне затоскует? А я для него особенная. Я ношу его ребенка и… боюсь, эта особенность не в мою пользу сыграет. Но он же касательно беременности меня не осуждал! Не кричал, на аборт не толкал – хладнокровно воспринял. Впрямую не набросился, но в темных углах сознания наверняка негатив корни дал.

Сердечный друг Коленька. Около месяца ты уже в Бийске работаешь. Газету я стараюсь покупать, но твоих статей в ней не вижу. Неужели редакция тебя игнорирует? Она тебя, ты меня, поделом тебе, скотине… в лицо бы тебе никогда не сказала! У меня ты и в мыслях нечасто скотиной проходишь: бывает, навалится и в твой адрес я про себя выражаюсь, но испытываемая к тебе любовь всплывающей со дна грязи разгуляться не позволяет. Коленька мое золотко, мой властелин, мой шанс отсюда свалить. Бредовым не кажется. Бийск не про меня, настолько мне не взлететь, размышления, что Бийск меня не примет, припечатывают меня и сейчас, но я, похоже, освобождаюсь.

Восьмой месяц я в положении. Поеду и в Бийске рожу! Коленька у меня корреспондент, отличные условия он мне организует, мне лишь бы утраченную с ним связь восстановить. Из моей жизни он исчез, как в бездну канул! Отмежевался от меня словно специально. Тихо ненавижу я тебя, Коленька… но пресекаю! Иногда ты так явственно передо мной возникаешь и я к тебе прижимаюсь, тебе отдаюсь… эфемерному тебе, а не кому-то вместо тебя. В твое отсутствие я ни с кем – исключительно мысленно отдавалась. Тебе, Коля, никому, кроме тебя, я, Коленька, и в мыслях от сношений с чужими воздерживаюсь. Прорваться ко мне в мысли кое-кто пытается, но я твоим, святым для меня образом от агрессора заслоняюсь.

Его дочь подарила ему внука. Меня позвали отметить, и я сочла возможным к ним сходить: я беременная, пить мне нельзя, на утро, помню, девушка с банкой рассола – по стаканам разливала и подавала. Андрей Валентинович рассола всосал, а мне ни к чему – бодунность на меня ни капельки не навалилась. Рюмочку я на праздник потребила, но на подсовывание дальнейших протестом ответила. Подпаивать меня вы, Андрей Валентинович, не смейте! Мне скоро матерью становиться, а вы чего? Понятие о добром и вечном отшиблено у вас начисто?

Купил куклу. Ей некуда вставить. Плохой мальчик! И жизнь меня наказала. Некуда вставить кукле!

Полнейшее безумие молвит и слезы у него, заплаканных глаз моргание конвульсивное, от общего сборища мы отдалились – в комнате Андрея Валентиновича мы.

Моей женой здесь не пахнет, сказал он мне, слезы вытерев. Твой от тебя в Бийск уехал, а моя от меня в Москву, а из Москвы в Монпелье. Это не у нас – во Франции город. Наверно, не то, что у нас – благословенный богом край, наверное. Она мне по приезду сообщила, что в нем алжирцы на каждом шагу. Коренных французов смущает, а она у нас на такие рожи насмотрелась, что алжирскими ее не смутить. Тертая она у меня бабенка. Кому сейчас принадлежит, абсолютно сведений нет. Я бы снова женился, но посудил, что умнее в братство холостяков записаться. Время от времени нам, холостякам, на кого-то залезть судьбой велено. На твоем месяце беременности заниматься сексом еще не прекращают?

За волосы меня потягивает, сиську мою на ладони взвешивает, совместить он метит – глобальное одиночество и разовое удовольствие. Улыбка у него застенчивая. От возбуждения весь ходуном.

Пожалуйста, не со мной. Я, Андрей Валентинович, вам друг, но в сексе на меня не рассчитывайте! В его зашторенной комнате я Андрею Валентиновичу не дала. Как-то будет на этот раз… ты, Коленька, не подумай, повторно мы наедине не оказывались! Я бы не допустила. В реальности легко, а в фантазиях сложнее – не знаю, что он предпринимает, но в мой мозг внедряется он практически неудержимо.

Через горловину! Горловина мозга, ребрышки извилин, телевидение мне их обсосало, очень кромешно все – весточки от тебя, мой милый Коленька, были бы для меня оборонительными сооружениями, но ты ни хрена не шлешь. Ну готовься, Коленька. Рожать я намерена в Бийске. Он от меня дальше, чем космос, но я доберусь!

Андрей Валентинович, вероятно, основываясь на чем-то научном, сказал мне, что до космоса рукой подать – всего-то сто километров.

До Бийска пятьсот пятьдесят. Еды в дорогу я набираю на два приема: пельмени пожарила, хлеба порезала, с болью в сердце сосиски в пакет положила. О тебе, Коленька, напоминают. Ты их и есть любил, да и похожи они на твой… я других-то не видела. У тебя весьма небольшой, но, может, у прочих мужчин еще меньше? В принципе, куда меньше-то… но каким бы огромными они, Коленька, ни обладали, тебя в моей душе им не пересилить! Здесь ли я или в Бийске, беременная ли я или разрешившаяся, незыблемо одно – я, Коленька, твоя. И я, Коленька, к тебе. У меня чемодан, сумка и пузо – в автобусе, что до станции, пассажирка я поздняя. Сглаженные теменью родные места уползают неспешно, безвозвратно, вернуться я думаю, но отпустит ли меня Бийск? Захватит меня, закружит, по предчувствиям так и случится. На Коленьке повисну, и сколько бы ни кряхтел, не сбросит! Без моей любви, я уверена, ему тяжко. В безмятежном состоянии он по определению быть не может.