Петр Альшевский - Оставь компас себе

Если он и спокоен, он, разумеется, понимает, что спокойствие ниже любви. Как бы поглотившая его журналистика Коленьку ни умиротворяла, любимую девушку она ему не заменит!

Девушку любимую и беременную. Для душевного мужчины из моих девичьих мечтаний радость двойная!

Тебя, Коленька, я под мои мечты подгонять не пыталась. Напрасный был бы труд. Когда у меня период сна, я вижу тебя намного более моим чаяниям отвечающим. А Андрея Валентиновича с зеленой картонкой на паху вижу.

Я уберу, и ты, цыпочка, наконец на него посмотришь, сумеешь, рыбонька, от него обомлеть…

На меня накинулось пламя возмущения, а у Андрея Валентиновича вид насмешливый, пританцовывания эротичные, о заступничестве я тебя, Коля, прошу!

Ворвись и его сокруши! Заставь Андрея Валентиновича хотя бы одеться. Надави на него своей спортивной подготовкой!

Не в твоей воле… а насчет картонки ты как? Убедить Андрея Валентиновича картонку никуда не сдвигать ты в силах? Тебе бы побыстрее решиться, а не то он… ну все – он ее вверх, и я смотрю. Наглядеться не могу! Даже дыхание затрудняет… у него, Коленька, вылитый твой, дико мною обожаемый, ты, Коленька, за мою верность не опасайся – с ситуацией я справлюсь.

Я сплю, а во сне кому-то не тому отдаться – любимому не измена, но я, Коленька, и во сне нашу с тобой любовь не замараю. В фантазии, во сне, я только твоя где угодно, впрочем, на просторах фантазии было бы славно на разнящийся с твоим член взглянуть.

Паршивая у меня фантазия. Помимо твоего лицезреть не доводилось и в фантазии снова он. Не фантазия, а позор… и сама я девка никчемная! Накричав на себя, проснулась. На вагонной полке лежу, расстегнутой кофточкой перекусывающего мужчину привлекаю – посыпанную пудрой слойку кусает он неактивно. На меня больше взирает.

Кофту я во сне расстегнула. Сон жаркий, сексуальности неоспоримой, я, лапочка, тебя до твоего полного счастья прокачаю, спасибо вам, Андрей Валентинович, за заботу, но пропади-ка вы сейчас же!

Андрея Валентиновича торпедировала, а этого мужчину обожду. Он ко мне не пристает, ну и зачем же мне… не пристает, но и слойку не ест. Полностью покусывать кончил. С немигающей нацеленностью на меня весь во зрение превратился.

«Когда на меня так пялятся, меня берет охота позабавиться». Моя подружка Люся подобное сказать не постыдилась. Мне она ровесница, а мужчин у него было – в наш дом культуры не поместятся. Как-то летом за обнаженное колено ее столько хватали, что опухать начало. Если в черный для нее день никакой мужчина ей не повстречается, промежность она бубликом ласкает – маковки, выпуклости… сплошная выпечка! У Люси бублик, у мужчины, что здесь со мной, слойка, половые потребности у него, наверное, колоссальные. Лысоватый, кряжистый, Люся мне говорила, что такой тип мужчин самый лютый.

Его напряжение мне следует снять. Не ртом, как я Коленьке снимала, а разговор поведя. Он, похоже, дозревает до того, чтобы сорваться и на меня броситься, и ради предотвращения я должна от похоти его увести. Про свою беременность ему скажу! Как протекает, какие ощущения доставляет, эрекцию я погублю ему несомненно, она у него… но он же видит, что я беременная. Кофточка у меня прилегающая и не увидеть мой вздувшийся живот возможным мне не представляется.

Беременные женщины носят одежду посвободнее, но я для поездки в Бийск из имеющихся у меня вещей надела шикарнейшую. Мне бы, конечно, ее потом, с поезда уже сойдя, но мне, на платформу ступившей, уже не до кофточки будет. По незнакомым улицам иди, Колю ищи – я, Коленька, беременна от тебя. Хорониться от меня на секретных квартирах тебе не пристало! Не застав тебя в редакции, я спрошу у них твой адрес и сражу же по нему отправлюсь.

«Ваш Николай тут не проживает» – не приведи мне услышать… с какой-нибудь бабой спутался и твое жилье у нее?!

Я, Коленька, идиота рожу. Сломаюсь, сопьюсь и на последней стадии создания полудурка из ребеночка сделаю.

Твоего ребеночка! И умственно плохим я его не стараниями – страданиями я его! В него перельются, образовывающуюся нормальность сожгут, бороться с дебилизмом бесполезно – ребеночек у тебя на всю жизнь изгоем останется. Понимание факта, что ты его папочка, от него заскользит, но я, Коля, ему вдолблю. У тебя есть отец, сегодня мы пойдем к отцу, он от нас запрется, но мы станем звонить, колотить, мы, папа, к тебе! в гробовом молчании ты от нас дверью не отгораживайся! разговаривать не хочешь – не разговаривай, но впусти. Позволь мне твоему восьмилетнему отпрыску штанишки у тебя поменять.

Пролетят годы, и ты, Коля состаришься, загниешь, толковый ребеночек тебе бы опорой, но рожденный мною плечо тебе не подставит. Разбежиться и тебя, древнего старика, плечом в грудь! Захохочет, палец ноги тебе в ноздрю… пощекочет, чтобы и ты засмеялся. Поверхностно проведет и вглубь жестоко просунет! Ты, Коленька, бы вопил, ослабевшими руками ногу отодвинуть бы тщился, без боя ты бы не сдался, но отбросив ногу, второй ногой под ребра бы ты получил. И надо тобой бы не весельчак – рассвирепевший зверь над тобой бы стоял. Возражать психическим личностям зачастую самоубийственно.

Боже, а в купе со мной не один из клинических едет? Клинических, да к тому же критических – вперившимся взором беременную пожирает. Психопат! А если нет, то кто? Для какого мужчины не за гранью адекватности это? Для вышедшего недавно из тюрьмы. По окрестностям тюрем у нас навалом и катящийся прочь, только что освободившийся каторжник, вполне, сказала бы я, реализм. Французского графа у нас не сыщешь, а бывшего зэка кем-то невиданным кто назовет?

Порешил жену и тещу, отсидел законные двадцать пять, в заключении пришел к Богу и исправился.

С Люсей мы у автозаправки прохаживались, и она вскользь обронила, что с матерым уголовником роман крутит. Я ни о чем не спрашиваю, но по сторонам гляжу с беспокойством – куда она меня затащила, чего я в полуночный час на окраине делаю, из дома она меня вытащила, сказав, что прогуляться идет. Ты со мной? Я знала, что тебе скучно и ты куда угодно согласна вырваться! Ну выдвигайся к южной границе – у бензоколонки пересечемся. Да не поздно сейчас! А у бензоколонки для того, чтобы детство вспомнить – бензинчик-то мы с тобой, помнишь, нюхали…

Внутреннему голосу внять. К бензоколонке для прогулки с Люсей не ходить. Я не пойду, а она на меня обидится и отдалится. Коленька у меня в Бийске, Люся здесь, но со мной не общается… закрою-ка я окно.

Это мера предосторожности. Мрак бы меня прижал и я к окну, но оно у меня на замочке! И что, из-за какого-то замочка, открыть который сущий пустяк, я бы не выбросилась? Замочек тугой, настроение изменчивое, вполне симпатичный завтрашний день обретает конкретные черты, и я не на мостовой отхожу, а кроличий воротник расчесываю.