Петр Альшевский - Оставь компас себе

Слепленный из крутого теста Ладимир топор у своего горла убедительным не считает. Политику не меняет, от упреков до примирения не упускается, в манере дяди Ладимира и Градислав с дядей Добродеем попытался пообщаться: с кострищами ты, дядя Добродей, заканчивай, топором уничтожай, но огнем довольно… твой топор у моей шеи меня не беспокоит, дядю Ладимира ты не трогаешь и меня не станешь…

Свидание с Градиславом у меня в полях. Леснику место в лесу, но у меня с ним в полях. Почему не в лесу, ты, Люсенька, мне ответишь? Ну тогда слушай. Из леса Градислава вышибли. Дядя Добродей вогнал ему в спину топор и сказал, что когда подлечишься, в лес не возвращайся – закрыт для тебя лес. Градислава заштопали, какие-то остатки прежней силы в нем сохранили, к неспособному на эрекцию мы бы с тобой не шли. Ты, Люсенька, никак возбудилась? Подгоняющее тебя терзание в себе ты уйми – на меня и тебя подорванный ранением Градислав не рассчитан. Для чего, спрашиваешь, ты мне понадобилась? С Градиславом ты спать не будешь, а с Ладимиром и Добродеем… ловушка, Люсенька. В лес его не пускают, но хвастливая дубина Градислав, и находясь в полях, о нашем свидании наверняка растрезвонил – к кромке леса придвинулся и возопил, что к нему заявится баба, а к вам, дядя Ладимир и дядя Добродей, лишь леший потрахаться вас в жопу приходит.

Редкий он человек, мой Градислав – иногда ничего не боится.

Дядя Ладимир задумчиво бы хмыкнул, а дядя Добродей бы не спустил – из леса бы выбежал, Градислава бы повалил, и Градиславу, чтобы изнасилованным не быть, пришлось бы без утайки рассказывать. Девушка, с которой я сговорился, она тихая, привлекательная, я бы трусы с нее снял, и она бы не роптала… ты, дядя Добродей, тоже поучаствовать хочешь? Не меня, а ее, по мне хорошо! А дядя Ладимир? Третьим членом он к нам не встроится? Я нисколько не против, но давай мы, дядя Добродей, денег с него возьмем. С тебя бы я ни за что, но с него потянуть совесть мне позволяет. Ему с леса нажива, а тебе сдвиг в мозгах и найденная на просеке фуражка-капитанка – лес к тебе жесток, и ты его рубишь, сжигаешь, злой расчет с ним ведешь! надлежащему отношению к лесу тебе бы у дяди Ладимира поучиться, но к учебе ты негоден, у ниспавших в помешательство на спирали мышления ничего ценное не наматывается, заговорил я тебя, дядя Добродей, ох, замечаю, надоело тебе, короче до уровня магната дядя Ладимир не дотягивает, но мужчина он состоятельный, а правила нашего общества таковы, что подобные мужчины за девушек платят. Цену, дядя Добродей, мне тебе подсказать или ты ему свою назовешь?

А не согласится он на нее? С топором ты погоди… это дворник без лопаты безоружен, а ты, дядя Добродей, и без топора вооружен. Знаниями, опытом… к безумцам, думаю, не применимо. Но брызгая слюной, завлекательную девку ему описать, тебя, дядя Добродей, надеюсь, по плечу. Девка с глазками задорными, телесами отборными, вставишь и прекрасен мир. Необузданный сатир косточки малышке давит!

Наслушавшаяся Люся осознала и как вкопанная. Сдавленно говорит, что женщина она контактная, но три лесоруба перебор. Мы в полях, что у леса, о Господи, мы для них в пределах досягаемости, к нам кто-то приближается!

Да Градислав это. Овладеть он мной намеревается – на тебя он, Люсенька, не покусится.

Ну а двое, что из леса сейчас к нам наяривают, они что? Не дядя Ладимир с дядей Добродеем они случайно?

Они, Люсенька, они. Поскольку я с Градиславом, они к тебе, Люсенька, к тебе. Эх, умею я все-таки подругу развлечь!

Для чего я Люсю в поля, совершенно понятно, а для чего она меня к бензоколонке, может, и вырисовывается, но кубически: на затемненную грань ромба смотри и заложенные в ней объятия и проклятия угадать пытайся.

Я, с позволения сказать, думаю, что Люсе и ее уголовнику я… со мной никаких хлопот, но испытывать во мне нужду… колышущимся ковром дорогу покрыла саранча. Дорогу к разгадке я, кажется, нащупала, но на меня наслали. Сбросили не на меня, а передо мной, но с себя я бы стряхнула, а по симпатичным насекомым как мне шагать?

Пойду назад. От разгадки удалюсь и не расстроюсь – ум у меня непытливый, непременно докопаться во мне не свербит, встав поперек, мое отступление он заблокировал.

Он похож на осленка, но он взрослый осел. На меня посмотрел и голову опустил. Чтобы на свой поднимающийся член посмотреть.

Взирая на него, ворчливо молвит, что стрессовых ситуаций ему следует избегать.

Я сказала, что я ему ни в одном из миров не отдамся, но прозвучало искусственно. Нехватка категорических ноток и меня резанула, а осел весь вскинулся и, страстно пофыркивающим, ко мне двинулся.

Четыре месяца, что мы с Колей встречались, пролетели очень быстро… полминуты секса с ослом еще быстрее пролетят…

Я что, покориться подспудно настраиваюсь? Мне бы этого наглого осла за уши и мордой в гравий, а я, подстилка всеядная, уступить ему думаю?

Коленька бы меня… Коленька для меня страница не перевернутая, и если я с Коленькой, с ослом мне…

Извини меня, Коленька, попутало меня, миленький, извини – за вызревшего в голове Градислава, за последовавшего за ним осла, объединяющее начало у них в моей оторванности от тебя, но где бы ты ни был, я обязана пребывать мыслями только с тобой и оправданий мне нет, беспорядочно мыслящую женщину ты вправе подвергнуть беспощадной порке, скорей приезжай и лупи!

Если бы Коленька слышал, он бы, полагаю, завелся и приехал. Для собственного удовольствия неслабо бы меня выпорол!

А что, интересно, у меня за сомнение? При искреннейшем посыле души любимый, не сомневаюсь, что слышит – и трех дней не пройдет, как приехавший Коля, содрав с меня штанишки, разложит меня на кроватке и… да я же в положении! Ну все, ждать мне нечего, адски отстегать меня за провинности Коленька не приедет – хлестать беременную, само собой разумеется, отталкивающей жутью отдает, но ты, Коленька, послушай. После ударов по спине и по заднице ребеночек во мне не пострадает. Я с гинекологом Пузьменковичем проконсультируюсь, но он мое мнение наверняка подтвердит.

Противоречить пациенткам отучен он накрепко. Кого-то из заблуждающихся на истинный путь направлял, а она маникюрными ножницами ему в щеку. Проткнула и с высоко поднятой головой ушла.

Щеку Пузьменковичу зашили, но прежним он, конечно, не стал. Мозги не набекрень, но из-за прибавившейся в разы осмотрительности отход от былого Пузьменковича произошел внушительный: позиция у него теперь абсолютно вариативная. В ресторанах, я слышала, всегда прав клиент, а у Пузьменковича пациент.