Герда Грау - Форма звука

— И мы сейчас не будем ничего делать? — спросил он.

— Мы будем ждать, — веско ответил Гелбрейт. — Если рычаг сработал, то встреча с главным инвестором состоится здесь, в Аркаиме, сегодня.

Клинт помолчал, переваривая услышанное.

— Хотите сказать…

— Давайте уже называть вещи своими именами, — усмехнулся Гелбрейт. — Оба наших руководителя сейчас на Мумбаи, в часе пути от Аркаима, если брать самый быстрый транспорт. Если один из них является стороной сделки, официальное привлечение бриареев поставило его в известность, что времени на раздумья у него нет.

— Как он собирается провести сделку незаметно? — дергая щекой, с отвращением спросил Клинт. — Тайно передвигаться по материку ни один из них не может. Охрана, средства слежения...

— Вот именно, — многозначительно ответил Гелбрейт. — Значит, должен быть какой-то веский предлог.

Клинт сел на диван, вцепившись руками в подлокотник.

— Тогда предлагаю принять предложение Хиотиса на ужин, — сказал он. — Пусть попробует изобрести такой предлог при нас.

— Он выйдет в туалет, — усмехнулся Гелбрейт. — Не будете же вы сопровождать его в кабинку сортира.

— Буду, — заявил Клинт. — Я не дам им встретиться тайно.

— Не валяйте дурака, Роджер, — посоветовал Гелбрейт. — Сейчас самое глупое дать понять, что мы в курсе причины событий. Нужно вести себя как обычно, разговаривать, пить...

— Знаете, мне кусок в горло не полезет. Я в жизни всякое видал, но такого не приходилось. Даже у уголовников есть какие-то понятия, а это действительно тарантулы…

— Кстати, о тарантуле, — вспомнил Гелбрейт. — У вас был метаналоксон, неплохо было бы принять его, прежде чем садиться за ужин. Нам сейчас важно как можно дольше оставаться в игре, может быть и успеем...

Он не договорил, что именно хочет успеть, но Клинт и так понял, что речь идет о третьем убийстве, которое нужно предотвратить.

— Я принесу, — кивнул он Гелбрейту. — Заодно заберу личные вещи.

Он поднялся и, держась неестественно прямо, прошел через игорную комнату к коридору с номерами. Гелбрейт с состраданием смотрел ему вслед. Даже и в его случае это слишком тяжело, себе он мог сейчас признаться, что говорить о Клинте. Гелбрейт на секунду задумался, каким будет правильное поведение, окажись здесь через пару часов генерал, и понял, что не сможет ни обвинить его, ни потребовать объяснений. Слишком велика была уверенность, слишком огромным будет и разочарование.

Можно было тоже вернуться в номер, но там не осталось ничего, что стоило бы держать при себе. Одежду он выбросил, остальное лежит в карманах купленного тряпья. Интересно, что там ценного в сейфе у Клинта? Вещественное доказательство? Что такое можно было найти на дне трещины?

— Роджер! — крикнул он, вскакивая.

Но Клинт уже ушел далеко за вторую дверь. Ругая себя последними словами, Гелбрейт рванул за ним, по пути сворачивая суконные столы и роняя стулья. Дверь на выходе он, кажется, разбил, или разбилось что-то другое, потому что звон стекла услышал отчетливо.

— Клинт, стойте! — заорал он. — Сейчас же!

Клинт обернулся в его сторону и посмотрел удивленно и растерянно. В его руке болтался ключ с довеском, на котором Гелбрейт со своего расстояния отчетливо вдруг увидел цифру тринадцать.

«Несчастливое число, не хотите поменяться?»

«Я не суеверен…»

Гелбрейт наскочил на него, и упали они вместе, больно ударившись о пол. Дверь с цифрой тринадцать выгнулась дугой, словно в замедленной холозаписи, вылетела из проема и ударилась в противоположную стену, выпуская наружу огненного дракона. Кудрявое пламя заняло весь объем над полом, а следом за ним ударила волна горячего воздуха, несущая с собой все, что удалось выломать и поднять.

И наступила темнота.

Когда свет вернулся, оказалось, что он болезнен для глаз, проводящих световой импульс дальше, в контуженный мозг, хотя лампа была приглушена каким-то натянутым материалом. Гелбрейт узнал стены своего номера, вяло удивился — почему целы? А, другое место, только отделка одинаковая.

Предлог для встречи…

Мысли в голове взорвались все одновременно, вместе с ними пришла боль. Ему показалось, что болит все, от головы до пяток, но больше всего болела рука, словно налитая бурлящим кипятком. Он приподнялся на локтях над подушкой, нащупал у себя на предплечье тугую повязку — и сердце на секунду сделало перебой, зависнув в безвоздушном пространстве, пока Гелбрейт в липкой тошноте страха сдирал ее пальцами другой, менее пострадавшей руки — под повязкой чувствовался дренаж, оставленный на том месте, где раньше был имплант. Алое пятно поползло в стороны, но кто-то перехватил его пальцы и сердито отбросил в сторону. Вывернув голову назад, насколько позволяла подушка, Гелбрейт встретился глазами с личным врачом генерала Шепарда, Карлом Ивановичем.

— Лежите, — коротко приказал врач. — И убедительно прошу, не трогайте повязки. Вы затрудняете мне работу.

Гелбрейт помолчал, собираясь с мыслями.

— Клинт жив?

— Вашими стараниями. Удивили вы нас, Сережа, честное слово. И испугали.

Пальцы Карла Ивановича воткнули ему шприц в катетер на сгибе руки, надавили поршень, впустивший в кровь что-то еще более горячее и мгновенно прокатившееся по телу. После короткого головокружения дерганье под дренажем перешло в тупое похныкивание нервов, виски отпустило, хотя зрение осталось мутным. Карл Иванович начал подключать к катетеру капельницу, пакет с жидкостью болтался на стойке над его головой, как дамоклов меч.

— Где генерал? — с трудом выдавил Гелбрейт.

Карл Иванович кивком головы указал за изголовье кровати, куда Гелбрейт повернуть голову не мог, и Шепарду пришлось перейти и встать так, чтобы его можно было видеть.

Выглядел генерал как всегда деловито и бодро, только вместо формы под медицинским халатом, который он придерживал на плечах, были простой гражданский пиджак синего цвета и белые брюки. Случайно или нет, но одежда совпадала с цветами Мумбаев.

— Сэр, — начал Гелбрейт, приподнявшись над подушкой, и осекся, бросил взгляд на врача, который продолжал заниматься капельницей — подвешенных флаконов стало два, и они смешивались где-то на уровне середины.

— Можно оставить нас наедине? — попросил генерал, поворачиваясь к Карлу Ивановичу. — Пять минут.

Судя по выражению лица, Карл Иванович не одобрял ни пяти минут, ни двух, однако без слов оставил капельницу и удалился, предварительно взглянув на циферблат на стене.

Гелбрейт смотрел ему в спину и думал о том, что нет таких слов, которые можно использовать для того, что он должен сейчас сказать. Не существует в природе.

Генерал переставил к кровати стул, сел на него и сцепил руки с падом в замок. Виски его серебрились сединой, и только светлый цвет волос делал ее не такой заметной на расстоянии. Шепард молчал и смотрел на Гелбрейта взглядом, который тот с трудом понимал — что он выражает? Соболезнование? Сочувствие? Торжество?