Анна Кузнецова - Максим из Кольцовки

Прервав на несколько дней репетиции, Максим Дормидонтович вылетел в Чебоксары, а оттуда, после концерта, полный благодарности за оказанное внимание, выехал в Кольцовку.

От Чебоксар до Кольцовки около восьмидесяти километров. Дорога то прячется в лес, то вырывается в ширь полей, разрывая яркую зелень хлебов, то бежит по новой колхозной деревне.

— До чего же ты хороша, родная сторона!

Максим Дормидонтович вздохнул полной грудью, расправил плечи и тронул за рукав сидевшего рядом с ним в машине земляка Сергея Короткова. Тот понял без слов:

— Как во сне все видишь?

Блеснула полоска речки Потаушки. Вот и Кольцовка. Максим остановил машину, выскочил из нее и, сложив ладони рупором, закричал изо всей мочи:

— О-го-го! — Рывком обнял подошедшего к нему Короткова, задумался…

У ног его приветливо журчала Потаушка, высоко в небе пели жаворонки, за лугом, словно петушиные гребешки, очерчивались темные макушки елей.

— Не пора ли в путь? — прервал его мысли Коротков. — А то ведь я телеграмму дал, ждут, небось, колхозники еще со вчерашнего вечера.

— Да как же можно, чтобы ждали! — заволновался Михайлов и, подхватив земляка под руку, потащил его к машине.

Машина тронулась. Максим Дормидонтович, искоса взглянув на Короткова, подумал: «Какая радость — не утерять связи с местом, где родился!..» Все односельчане и вот он, Серега Коротков, для него все равно как родные…

— Никак все к околице вышли? Стойте, я к ним навстречу пешком пойду!

— Далеко еще! — предупредил Сергей Ксенофонтович.

— Ничего! Они дальше шли, — выскакивая из машины, крикнул Максим.

А у околицы, словно маки, пестрели кофточки, платья, косынки. Вдруг грянула песня «Яр хмель». Хоровод неожиданно разорвался, люди встали в три линии. Мягко и задушевно запела стоявшая с краю девушка: «Не одна во поле дороженька…» — К ней присоединилась вторая, следом весь хор. Тихо, а затем все громче и громче. Запел и Максим. Потом стали друг другу аплодировать, смеяться, здороваться, знакомиться. Максим крепко обнимался с товарищами детства и стариками.

Фыркая пылью, подкатила машина секретаря райкома. Вот и он сам, крепкий, обожженный весенним солнцем, шагнул навстречу гостю, спросил:

— Ну, как идет соревнование, кто выигрывает?

— Разве их обгонишь? — весело заговорил Михайлов. — Электростанцию построили, клуб, школу, ферму, новые добротные избы, а я что? Мне еще много надо работать, это только почин был, впереди самое трудное: Кончак, Сусанин…

— Ну, и у нас тоже еще многого не хватает, — перебил его Коротков. — У соседей вон конный завод, а у нас? — Он развел руками…

Секретарь с интересом наблюдал за земляками. Снова грянул хор. Его прорезал громкий голос:

— Максим Дормидонтович, поедем закусить с дороги!

Но Михайлов не захотел садиться в машину, так все и двинулись по деревне с песнями, шутками, прибаутками. Какой-то весельчак, выскочив вперед, принялся лихо отплясывать, подняв клубы пыли.

К ночи небо затянуло тучами. Изредка веселой огневой змейкой его разрезала молния, а потом урчало где-то далеко и глухо.

Максим Дормидонтович оделся и тихонько, стараясь не разбудить хозяев, вышел на улицу. Присев на завалинку, задумался.

Максим так погрузился в воспоминания, что даже вздрогнул, когда услыхал тревожный женский голос:

— Мак-сим-ка!

Он рванулся на зов, так внезапно напомнивший детство.

Из темноты тоненько зазвенело:

— Иду, маманя!

Вот он, новый Максимка! Кем-то он будет? Трактористом, агрономом, артистом или летчиком? Перед ним открыты все дороги!

Из Кольцовки Максим Дормидонтович вернулся еще более уверенный в том, что сделает Кончака таким, каким его должен видеть зритель.

Прошло две недели, и режиссер сказал:

— Хватит репетировать, а то хоть и любимая роль, но может надоесть!

В тот же вечер в Кунцеве настойчиво зазвонил телефон.

— Максим Дормидонтович, голубчик, это вы? — послышался в трубке голос инспектора. — Не знаю, обрадую вас или огорчу, завтра даем генеральную «Игоря», а послезавтра поете уже в спектакле. Все Кончаки заболели, и вам отказываться не нужно, споете и сразу в репертуар войдете.

— А партнеры на репетиции будут?

— Со всеми уже говорили. Все с удовольствием.

— А как же Николай Семенович Голованов?

— Об этом, не беспокойтесь.

На генеральную, действительно, явились все участвующие в спектакле. Как забилось сердце, когда Максим Дормидонтович увидел Савранского — Игоря, Алексеева — Владимира Игоревича, Обухову — Кончаковну. Все они, желая ему помочь, пели полным голосом, играли так, как играли бы в спектакле.

— Если хотите повторить какое-нибудь место, не стесняйтесь и нас не жалейте, — сказал Савранский, и глаза его были полны доброжелательности.

На мгновение мелькнуло недовольное лицо Неверовского, и слышно было, как он прокричал проходившему в глубине сцены курьеру театра.

— Меня-то зачем вызвали? У Галицкого нет общих сцен с Кончаком! Только людей зря беспокоите!

Прозвенел звонок. В оркестре стали настраивать инструменты.

— Начали! Начали! — хлопая в ладоши, взывал дежурный режиссер.

За пультом появился дирижер Н. С. Голованов.

— Вы готовы, Максим Дормидонтович? — крикнул он находившемуся в глубине сцены Кончаку. Потом постучал дирижерской палочкой по пульту и объявил:

— Начнем с аллегро модерато!

Заиграл оркестр.

Кончак вышел из глубины сцены и направился к стоящему в другом конце Игорю:

— Здоров ли, князь? Что приуныл ты, гость мой, что ты так призадумался?

Последовал короткий ответ Игоря, после которого Максим Дормидонтович еще острее ощутил, что значит настоящий контакт с настоящим партнером.

Для Михайлова эта генеральная репетиция была решающей в его негласном споре с Головановым. Он должен был отвоевать полюбившуюся роль Кончака и вложил и свое исполнение все, что дано было ему природой, и все, чего он добился упорным трудом.

После заключительной ноты кто-то из присутствующих в зале не утерпел и, рискуя получить замечание, громко крикнул:

— Браво Кончаку!

В нарушение установленного порядка, «генеральная» оборвалась. Исполнители, работники театра окружили Максима Дормидонтовича и поздравили с большой победой. Оркестр аплодировал профессионально — смычками.

Николай Семенович сделал лишь несколько мелких замечаний, не обронив ни одного одобрительного слова.

Ничего не сказал упрямый дирижер и после спектакля, принесшего Михайлову настоящий, заслуженный успех. Он высказал свою оценку только на очередном художественном совете и то своеобразно:

— На все спектакли «Игоря» до конца сезона на роль Кончака давайте только Михайлова!