Анна Кузнецова - Максим из Кольцовки

— Тебе омыть я завещаю мою поруганную честь!..

Перед зрителями не согбенный старик, а гордый своим достоинством человек.

Неожиданный приезд Троекурова вызывает новое настроение у Андрея Дубровского. Он внешне сдержан, но по тому, как дрожит его рука, которой он опирается на спинку кресла, заметно глубокое волнение. Максим Дормидонтович в этом эпизоде достигает большой мимической выразительности, слушая обращенную к нему речь Троекурова.

— Я виноват, прости меня, Андрей!

— Нет! Нет! Никогда!

Голос Дубровского-Михайлова звучит решительно. Грубые, злобные слова Троекурова «Приедешь ко мне просить, в ногах валяться» окончательно ранят сердце больного старика.

— Вон, вон отсюда! — как вопль души, раздаются слова Дубровского. Подавшись вперед, Дубровский падает и умирает.

Роль Андрея Дубровского не велика по объему, но в исполнении Михайлова она стала значительным художественным явлением и привлекла к себе глубокое внимание публики. Не случайно после премьеры оперы газета «Советское искусство» писала: «Из всех действующих лиц наиболее законченный образ создал Михайлов…»

Своими, неизведанными путями шел Михайлов и в работе над партией деда Мороза в «Снегурочке». Трудно представить сказочного деда Мороза реальным, земным — человеком, но необходимо наделить его живыми чертами. Морозу не чужды «людские слабости»: Мороз — «озорник». Ему нравится «по богатым, по посадским домам колотить по углам, у ворот вереями скрипеть, под полозьями петь: — «Любо мне, любо!»

Этот музыкальный кусок Мороз-Михайлов исполняет чеканным говорком, слегка задерживаясь на словах «Любо мне, любо», вкладывая в них русскую удаль:

— Подкрадусь я к жильям оврагами, полянами подкрадусь, подползу я туманами…

Мороз-Михайлов весело рассказывает о своих проказах, как бы соревнуясь в озорстве с подпевающей ему метелью. Здесь Максим Дормидонтович меняет свою обычную манеру пения, берет что-то от шуточных деревенских хороводов, от запевалы с его веселыми прибаутками, и эта народность удивительно оживляет весь рассказ.

Народная сказочность позволяет Михайлову в сцене Мороза с Весной и Снегурочкой еще больше наделить его человеческими чувствами; Мороз-отец с беспокойством предупреждает Весну:

— Известно мне, что солнце собирается сгубить Снегурочку, только и ждет, чтоб заронить ей в сердце лучом своим огонь любви, тогда спасенья нет Снегурочке!

Далее волнение нарастает с каждой фразой. Мороз-отец любит свою дочь Снегурочку, и голос певца здесь звучит мягко, приобретает нежную окраску:

— Послушай, для девушки присмотр всего нужней, не лучше ли в слободку Бобылю отдать ее на место дочери?

Отдать Снегурочку людям — это большая жертва для Мороза, но он отец и, хоть в голосе Мороза-Михайлова звучит нерешительность, все же он более утверждает, чем спрашивает: «Снегурочка, Снегурушка, дитя мое!..»

В этот зов Михайлов вкладывает столько нежности и теплоты, что для зрителя-слушателя исчезает фантастика и происходящее на сцене воспринимается как действительность.

От спектакля к спектаклю Максим Дормидонтович все вдохновеннее работал над каждой музыкальной фразой, над ее контрастностью, и все жарче вознаграждался за это театральной публикой.

Случилось так, что ария Варяжского гостя из оперы «Садко» сопутствовала Максиму Дормидонтовичу на всех значительных этапах его музыкальной жизни: во время первого выступления в Казани на школьном концерте, на пробе в радиокомитете, на другой пробе в Большом театре…

Варяжская песня является шедевром творчества Римского-Корсакова, и если бы даже она была песней без слов, то все равно была бы всем понятна своим острым музыкальным рисунком, своей непревзойденной образностью. Ария насыщена героической лирикой и по тесситуре очень удобна: почти вся на среднем регистре. В звуковом отношении Максима Дормидонтовича волновал только конец, вернее, финальная нота ре третьей октавы. Не всегда она ему удавалась. Он искал и нашел причину этому: последняя «открытая» нота у баса считается до диез, ре — переходящая нота и более прикрытая. В финале оперы стоит «кресчендо», это значит, что звук должен литься на полную мощь на всем протяжении, не теряя своей окраски… Михайлов особенно много работал над тем, чтобы закрытый звук на этой ноте не перешел в открытый. Случись это — все пошло бы насмарку — в бочку меду ложка дегтя!

Вся эта кропотливая работа была им уже проделана, и когда Максиму Дормидонтовичу сообщили, что он назначен на роль Варяжского гостя, он был только рад этому.

В декадной афише Большого театра появился новый Варяжский гость — М. Д. Михайлов. Индийского гостя пел Иван Семенович Козловский, Веденецкого — Пантелеймон Маркович Норцов. Максима Дормидонтовича такое окружение радовало и вместе с тем пугало: ведь будет соревнование не только «купцов», но и певцов! Часто можно слышать: «Ну, Варяжскому далеко до Индийского!» — Или наоборот. И не принимается во внимание, что один поет басом, другой — тенором. Мерилом является — кто лучше споет!

«Лишь бы дыхания на последней фразе не перебрать», — волновался Михайлов и для страховки обратился с просьбой к электроосветителю — большому поклоннику басовых партий:

— Ты, Паша, стань, пожалуйста, в правой кулисе и похлопывай себя по диафрагме, это будет мне знаком помнить о дыхании.

— Нет, Максим Дормидонтович, об этом меня лучше не просите: я увлекусь, заслушаюсь и позабуду, что вы на меня надеетесь!

В гримировальную комнату зашел Л. П. Штейнберг, ободрил нового исполнителя.

Максим Дормидонтович был спокоен, когда оркестром дирижировал Штейнберг. Он из тех дирижеров, которые «идут за певцом», конечно, не в ущерб музыке, и при нем певец не волнуется: «Ах, я не успею вступить!» Лев Петрович всегда на страже и, если нужно, на какую-то десятую долю секунды попридержит оркестр или ускорит темп. Максим Дормидонтович всегда поражался необычайному слуху этого дирижера: играет оркестр, на полную мощь звучат все инструменты, вдруг Лев Петрович стучит дирижерской палочкой:

— Фагот, в четвертом такте ля, а не ля-бемоль!

— Как можно услышать это в таком море звуков, кажется, закричи матушку родную — и то не услышит?

Первым в спектакле «Садко» с обращением к новгородскому люду появляется на берегу Ильмень-озера Варяжский гость. Ожидая в кулисе своего выхода, Максим Дормидонтович слушает чарующую музыку, которая как бы вводит в атмосферу, царящую на сцене, где все живет, сияет звуками, красками лазурного неба, волшебного озера и улыбками новгородских людей. Но вот отзвучала музыка, предшествующая его появлению. Под ложечкой сразу заныло, во рту стало сухо…