Андрей Лещинский - Ребра жесткости

Потом, лежа на его руке, Тамара сказала:

— Все будет хорошо, — и повторила: — Не волнуйтесь, Евгений Викторович, все будет хорошо. Не надо волноваться.

Они расстались около семи часов вечера. Иногда Евгений Викторович приходил в себя, начинал думать над Тамариными словами: что это значит — «не волнуйтесь»? Просто так, чтобы успокоить, или она знает что-то? Он хотел спросить, но Тамара каждый раз обнимала его и начинала целовать в губы, мешая движению слов. Она сняла сапоги, чулки и топ, они забрались под одеяло, и все это было похоже на безмятежный отдых мореходов посреди безбрежной океанической ночи.

Потом Тамара встала, быстро оделась, сказала, что провожать ее не надо, так было впервые, сразу ушла. Евгений Викторович смотрел из складок одеял и подушек, как, может быть, смотрит из глуби темного дупла на яркий воздух случайно разбуженная возней дневных существ усталая сова. Дверь хлопнула, перед уходом Тамара погасила свет, Евгений Викторович сразу уснул и в первый раз со времен ранней юности проспал больше четырнадцати часов подряд без страхов и горечи, и снились ему приятные тихие сны.

Тамара вышла на грязную мокрую улицу. Ветер сменил направление. Конечно, здесь, на Гороховой, это не ощущалось, здесь вообще ветра не было, одни сквозняки. Но где-то далеко, за городом, в полях, лесах и огородах стал дуть северо-восточный ветерок, температура пошла вниз, и капли дождя стали потихоньку превращаться в льдинки. Она постояла, подумала, Евгений Викторович очень удивился бы ее нерешительности, достала из сумочки крошечный ярко-красный радиотелефон, нажала несколько кнопок, сказала:

— Але, папа?

Ответил громкий голос с сильным южным акцентом:

— Здравствуй. Ты почему обедать не пришла? Мама огорчилась. Ты где ела?

— Да, ладно... Ну, извини, — Тамара улыбнулась. — Я в кафе ела.

— Что там за еда в кафе?! Голодная ходишь целый день.

— Я сейчас приеду.

— Ты подожди. Мне Егорушка звонил. Он сейчас прилетает. У тебя телефон не работал. Ты позвони ему. Он волнуется. Что у вас там, что ты молодого человека обижаешь?

— Да ничего. Все нормально.

— А... Ну, позвони.

— Ладно, сейчас.

— Ты когда домой приедешь?

— Ну, может, с Егором поговорю. Узнаю, что у него там случилось, и приеду.

— Смотри, поздно не приходи, тебе завтра к первой паре. Ты помнишь?

— Я все помню, папа. Ну, поговорю и приду. Как получится.

— Хорошо. Ну, до свидания, приходи ужинать.

— Ладно, папа, пока.

Она задумалась, сделала один-другой шаг вперед, оказалась в узкой щели меж двух припаркованных машин, в полуметре от суетливого и нервного автомобильного движения по узкой и ухабистой Гороховой. Телефон, который она держала в правой руке, вдруг зазвонил. Тамара знала, кто это, поэтому, пока несла трубку к уху, устроила на лице, не думая об этом и ничего специально не делая, устало-капризно-скучающую гримаску и приготовилась отвечать вялым, слегка раздраженным тоном.

Минут за двадцать до этого, когда она застегивала пояс на своих серебристо-космических брюках, а Евгений Викторович глядел на нее и мечтал уснуть, в двадцати пяти километрах от этого места на широкую бетонную полосу аэропорта Пулково в клубах ледяного тумана и бешеных фонтанах брызг из-под колес садился самолет, прилетевший из Москвы. Он быстро подрулил на приготовленное место, к передней двери сразу же подъехал трап, а за ним блестящий темно-коричневый микроавтобус с двумя мигалками на крыше. Он принял двух пассажиров, через три минуты их уже встретил человек в форме и повел через здание аэровокзала к ожидавшей машине.

Четверо людей, сидевших на стульях в углу пустого зала, вскочили, побежали навстречу, размахивая микрофонами и подпрыгивая, чтобы ловчее угнездить на плечах тяжелые видеокамеры. Все встретились в середине плоскости пола и остановились.

— Егор Кимович! Ходят слухи о готовящихся перестановках в правительстве. Не могли бы вы их прокомментировать?

— Меня никто переставлять не собирается.

— Говорят о скорой отставке первого вице-премьера.

— Так. — Егор Кимович умело и стремительно скользнул вперед, потом вправо, оставив перед замешкавшимися журналистами пустое место меж двух охранников, и сразу пошел вперед к открытой двери в длинный светлый коридор. Кудрявая тощая журналистка побежала за ним, сумела обогнуть правую руку с портфелем и подсовывая микрофон, спросить:

— Считаете ли вы возможным получение Россией до конца года очередного займа от Международного валютного фонда?

— Экономика Российской Федерации находится на устойчивом подъеме. Можно смело рассчитывать на усиление благоприятных тенденций в будущем году.

— То есть вы не считаете получение займа жизненно важным?

— Главным является установление стабильного баланса позитивных факторов, какие бы причины ни вызывали к жизни их существование. Благодарю вас. Спасибо.

Егор Кимович переступил черту, отделявшую зал от коридора, журналистка замешкалась. Охранники догнали, втерлись между ними, закрыли дверь, прекратив ненужное охраняемому лицу общение с прессой. Егор Кимович достал из кармана телефон, набрал номер, сделал несколько быстрых шагов вперед, остановился у окошка, примостив портфель на узкий подоконник. Охрана тактично задержалась у дверей. Егор Кимович согнулся немножко, наклонил голову вниз, неловкая попытка улыбнуться напрягла мышцы щек и губ, кожа чуть покраснела, сказал:

— Привет.

Он потянул звук «е». Вышло странно, как будто он хотел пошутить или извиниться этим коротким словом. Послушал, продолжил:

— Я сейчас подъеду. Подожди меня... там... Нет... Ну, ладно, что ты? Ну, давай, пожалуйста... А... Да... Через тридцать минут. Потом сходим куда-нибудь. Ну, ладно. Сейчас буду.

Тамара сунула телефон в сумочку, почувствовала, что замерзла, а непокрытые волосы намокают воздушной влагой, и подняла руку. Серебряный костюм светоотражающим эффектом вспыхнул в фарах мрачно тащившейся по ухабам машины, она остановилась, и Тамара, не спрашивая у шофера разрешения, села на грязное, укутанное изношенными тряпками, продавленное переднее сиденье. Петербургская квартира Егора Кимовича была совсем рядом, но водитель выбрал какой-то идиотский маршрут через набережную Невы и Марсово поле. Машину дергало, когда он разгонял ее изо всех ржавых лошадиных сил, потом резко тормозил, пытался маневрировать и снова жал на тормоз. От этого Тамара разозлилась и пошла на второй этаж по широкой грязной лестнице в боевом настроении, как раз подходящем для скорой беседы.

Она хотела поговорить с Егором, и удобнее всего говорить было именно в этой квартире. По телефону она упиралась для того, чтобы рассердиться, чтобы Егор понял, что она уступает его настояниям, и, вообще, потому что привыкла и умела вести себя именно так.