Андрей Лещинский - Ребра жесткости

В квартире было тепло, тихо и чисто. Она отключила сигнализацию. В большой прихожей, блиставшей светлым мрамором пола, сняла куртку, брюки, сапоги, повесила костюм на стоявшую в правом углу деревянную многорогую вешалку на одной ноге. Надела темно-синие туфли-лодочки, цокая высокими каблуками, пошла прямо в просторную комнату с эркером и видом на тихую зеленую улицу.

Здесь были мягкие светло-коричневые обои, бежевый диван с двумя креслами, столики, телевизор, на боковых стенах висели две картины в роскошных золоченых рамах. Слева — Айвазовский, справа — Шишкин, слева — море, песок, лодка с парусом, корабль на горизонте, справа — дуб, песок, дорога, кромка леса. Обе — подделки. Егор Кимович купил их недорого, с красивыми заключениями экспертизы, подписанными титулованными сотрудниками известных музеев. Каждый зарабатывает, как может, в конце концов. Егор Кимович был очень доволен, о том, что его надули, не знал, Тамара вообще об этом не думала, на картины не смотрела и ничем таким не интересовалась. Она взяла пульт, включила телевизор, погоняла по программам, остановилась на канале MTV, посмотрела, подумала: принять душ или не надо. По экрану бродил тощий молодой человек и грубым отрывистым голосом говорил, что знает три слова, три матерных слова. Тамара послушала, решила не мыться. Она чувствовала липкость в складках кожи между ногами и вокруг, это были следы, оставленные на ее теле Евгением Викторовичем. Обычно все как-то быстро впитывалось и исчезало, сегодня следов оргазмов осталось слишком много, очень уж они возбудились этими разговорами и обстоятельствами. Надо было бы помыться, но в отказе от внешней чистоты было что-то приятное, и, кроме того, память о Евгении Викторовиче могла помочь в предстоявшем разговоре.

Тамара прошла через прихожую в спальню. Из огромного платяного шкафа, фанерованного карельской березой, достала длинный, цвета бурой медвежьей шкуры или горького пористого шоколада пушистый махровый халат, бросила на огромную кровать из того же гарнитура, укрытую темно-синим бархатом. Сняла с себя все, кроме туфель и трусиков, стала перед зеркалом в двери шкафа, стала смотреть. Все ей очень нравилось. Ноги длинные, стройные, особенно в туфлях с каблуками. Руки очень красивые. Бедра... Живот... Она вспомнила, как удивился его твердости Евгений Викторович, улыбнулась, прижала к животу пальцы так, что они сошлись ниже пупка, потом развела руки, нежно гладя кожу. Увидела и почувствовала мурашки, поглядела на выдвинувшиеся вперед соски. Грудь хотелось бы побольше. Можно силикон вставить, как Наташка, да ни к чему. Операция все-таки. И так хорошо.

Она услышала легкие стуки, шумы и скрипы песка о мрамор. Надела халат, он был без пуговиц, только перехватывался толстым длинным кушаком, пошла в прихожую. Сейчас они должны будут встретиться с Егором Кимовичем. Возможно, сила ожидания близкой встречи создала сон, который в этот самый миг, в кратком лёте обрывков сознания увидел Евгений Викторович.

Он видел огромный светлый зал с колоннадой по периметру, создававшей по бокам затененные отсутствием собственного освещения длинные пустые галереи. Внутренняя часть зала была полна людей. Мужчины в черных фраках и белых рубашках стояли группами вперемежку со светлыми, одетыми в длинные белые платья женщинами, тихо говорили что-то, некоторые плавно двигались, несколько пар танцевало в толпе, никого не задевая.

Евгений Викторович с Тамарой стояли у колонны посредине короткой стороны прямоугольного пространства. Он тоже был во фраке, но белая рубаха странно не прикрывала живот. Жирная складка, кожа, волосы лезли наружу, он пытался запихивать, ничего не получалось. Впрочем, никто не смотрел на него, это успокаивало понемногу. Тамара была в черном платье с лямочками и туфлях на высоких каблуках. Он знал, что больше на ней ничего нет. Платье было таким коротким, что он гладил ее правой рукой по нижним частям открытых ягодиц. Это было очень хорошо, но он удивлялся тому, что так можно делать в таком скоплении людей. Двое мужчин, стоявших рядом с ним, зашевелились. Он узнал их. Это были Егор Кимович и Валентин Юрьевич. Валя был со своей блондинкой. Она была абсолютно голой и такой тоненькой и гибкой, что гнулась и падала, поэтому Валя крепко обнимал ее и от этого становился мокрым и измазанным чем-то вроде сырой муки. Женщина Егора Кимовича тоже была голой. Это была ужасная, горбатая, покрытая длинными рыжими редкими волосами тетка с желтым веснушчатым остроносым лицом. Евгений Викторович смотрел на нее спокойно. Он был рад тому, что его женщина гораздо лучше, ему было очень легко и весело от того, что он теперь точно знал и видел, что у Егора своя женщина, совсем непохожая на Тамару, а похожая на обезьяну, еще он страшно возбудился ощущениями гладкой округлой кожи девушки. Не говоря ни слова, они с Тамарой ушли за колонну, она встала на колени и потянула вверх платье. Евгений Викторович испугался, что кто-то увидит, она услышала его испуг, сказала:

— Ничего, так хорошо. Давай, Женя, давай.

Он тоже разделся. Странно, никто их не видел, колонна закрывала, наверное. Он был готов начать, тут из-за колонны подскочила Егорова обезьяна, стала обнимать его, он понял, что сначала надо с ней, только потом с Тамарой. Подумал, что ничего не выйдет, он не сможет возбудиться. Но нет, огонь горел, ему хотелось. Он решил, что это потому, что они оба волосатые. Он лег на спину, ему стало жалко Тамару, он сказал:

— Сейчас.

Она ответила:

— Ничего, ничего, я подожду.

И ждала его, стоя на локтях и коленях, с платьем, поднятым выше талии, до нижней границы груди. Обезьяна залезла сверху, стала целовать. Она прижалась к его лицу так, что стало нечем дышать. Евгений Викторович хотел сказать ей, что так нельзя, так ничего не выйдет, но смог только застонать длинно и тихо:

— Ай... Ай...

Он двинул левой рукой, перекатился на бок, подушка съехала с лица. Обезьяна спрыгнула и ускакала куда-то, наверное, мучить Егора, и ее место заняла вдруг ставшая мраморно-белой, воздушно-легкой невыносимо сексуальная и желанная Тамара. Евгений Викторович стал так счастлив, как и не знал, что можно быть, сон тихо улетел, он погрузился в бесцветный непрозрачный туман, растворивший остатки образов.

Егор Кимович снимал пальто. Он стоял, немного наклонившись, глядя в пол. Шляпа уже висела на вешалке, пальто отправилось туда же, папка на стул, он стал выпрямляться, чтобы посмотреть на Тамару. Егорушка как был в детстве нескладехой, так и остался, одежда как была всегда велика, так и болталась, как на палке. Он был очень бледен, костюм был светлым, не по мрачному петербургскому сезону, бледно-желтый галстук едва выделял свой блеклый цвет на фоне мраморно-белой рубахи. Егор Кимович был светел, и этот свет окружал его невидимым облаком настроения, которое, легко распространяясь, готовилось коснуться тяжелого объемного пятна, центром которого была окрашенная в темные коричневые тона Тамара. Это были цвета запекшейся крови, сексуальных восторгов в ночной комнате, опасных желаний и тайных сил, а цвет Егора был похож на яркое холодное освещение патологоанатомического кабинета, где что-то делают живые люди, которыми командует смерть.