Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том девятый

– Наденешь на два носка. И Петр Михайлович наденет, – из-за ширмы доносилось шуршание, – он едет дальше, чем ты, – по дому разносился упоительный запах куриного чолнта. Ради нового года Фаина Яковлевна зарезала куриц.

– Авраам через три года у меня нож переймет, – объяснила женщина, – как тринадцать лет ему исполнится. Надеюсь, что к той поре Лейзер не сядет, а останется дома, – Мишель робко сказала:

– Может быть, вам дадут разрешение на выезд? Впереди Олимпиада и… – они сидели на заднем крыльце дома. Фаина Яковлевна затягивалась редкой для себя сигаретой.

– Скоро свечи зажжем, – с кухни веяло медовым пирогом, – а что касается разрешения на выезд, – свекровь погрустнела, – то догонят и еще дадут. Раньше Лейзер сидел, – ребецин взяла ее руку, – теперь твой муж сядет, – Мишель положила ей голову на плечо, – мелуха от нас не отстанет, пока не умрет фараон, – девушка твердо сказала:

– Умрет все изменится. Фаина Яковлевна, – она помялась, – вы уверены, что меня пустят в колонию? – свекровь кивнула:

– Невест пускают. Письма Виктора Алексеевича у нас есть. Когда он сидел в Забайкалье, можно было писать не родственникам. Там, – свекровь махнула на север, – никто не станет разбираться, что это за конверты. Смотрящего арестовали, – Исаак поделился с Мишель своими опасениями, – никто ему передач не пришлет, и Виктор Алексеевич не сможет отправить весточку семье.

– Это заповедь, мейделе, – Мишель кивнула, – а со свидетельством о браке ты получишь новый паспорт. Никто к тебе не придерется, – Фаина Яковлевна подмигнула ей, – у тебя появится русская фамилия… – девушка не могла не улыбнуться.

– Бьют не по паспорту, – она встряхнула каштановыми кудряшками, – главное, чтобы Виктор Алексеевич согласился, – ребецин уверила ее:

– Он достойный человек. Придется тебе Йом-Кипур в дороге провести, – она помрачнела, – даже если Исааку разрешат свидания, тебя к нему не пустят, вы в загс не ходили. Я к нему поеду или Ривка, – Фаина Яковлевна потушила окурок, – пойдем зажигать свечи, мейделе.

На подоконнике швейной мастерской, как весело называла свекровь закуток, стояла свеча в жестяной банке из-под томатной пасты. Йом-Кипур начинался через три дня. К тому времени Мишель должна была оказаться в неизвестном ей поселке Харп на Полярном Урале, где располагалась колония Виктора Лопатина. Встряхнув ватник, она позвала:

– Петр Михайлович, как штаны? – инспектор отодвинул ширму.

– Штаны отлично, – Пьер повертелся перед створкой от шифоньера с мутноватым зеркалом, – свитер великоват, но Исаак шире меня в плечах, – Мишель передала ему ватник: «Примерь».

Хромой инвалид Волков появился в Заречье с билетами на поезд в Котлас, отходящий сегодня вечером. Им с Мишель предстояла пересадка на железную дорогу, построенную зэка четверть века назад. Их следующий поезд шел в заполярный Лабытнанги. Пьер покидал состав на станции Печора, меняя поезд на речной пароход до Нарьян-Мара. Навигация заканчивалась в начале октября. Он пока не решил, как выбраться с Паоло из Советского Союза.

– Как, как, – рассердился Пьер, – привезти парня в Москву и прорваться во французское посольство, хотя это большой риск. Или доехать до Архангельска и найти британское судно, что тоже риск…

Инспектор велел себе подумать об этом позже. Сначала ему надо было оказаться в Нарьян-Маре и отыскать Ривку Бергер. В следующем году девушка заканчивала педагогическое училище.

– Ей пошел семнадцатый год, а она отучилась два курса за Полярным кругом, – понял Пьер, – в СССР быстро взрослеют, – он заметил Мишель:

– Насчет комнаты договорился, – узкая комнатушка в деревянном бараке стоила сущие гроши, – хозяйка тебя ждет, – пожилая женщина, тоже еврейка, не говорила Пьеру, как она попала в Сыктывкар.

– Понятно, как, – инспектор снял ватник, – она сидела в Печорлаге и вышла замуж за освобожденного, – женщина недавно овдовела. Пьер объяснил, что снимает комнату для сестры. Аккуратно сложив вещи, Мишель поднялась.

– Ушанка у Исаака есть, – ее голос дрогнул, – мы экипировались для поездки на север, – с кухни раздался голос Фаины Исааковны.

– Дети, за стол, – Пьер сначала не понял, что ребецин зовет именно их.

– Младшие спят, а остальные в школе, – он пропустил Мишель вперед, – для нее мы дети, но на самом деле мы взрослые, – Пьер задержался у зеркала.

– Видно, что мне скоро тридцать, – понял он, – а я в Советском Союзе всего чуть больше недели. Действительно, детство закончилось, – закрыв шифоньер, он пошел на кухню.

За грязными окнами плацкартного вагона простиралась бесконечная тундра. Рыжая шерстка травы взбегала к поросшим низкими елями холмам. На горизонте громоздились серые скалы. Утром северное небо затягивали тучи, но сейчас в разрывах облаков заплескалась робкая лазурь. Слабое солнце блестело в мелкой воде озер. Рядом с железнодорожным полотном скакала по камням быстрая речушка.

После обеда пассажиры, словно сговорившись, начали собираться. Поезд прибывал в Лабытнанги без четверти семь вечера.

– Многим надо переправиться через Обь, – вспомнила Мишель, – они едут в Салехард, – в Оби, разделявшей города, было два с половиной километра ширины.

– Летом паром ходит, – объяснил беззаботный парень, храпящий сейчас на верхней полке, – зимой автобус пускают. Пешком тоже можно, – он усмехнулся, – смелые и в апреле через полыньи сигают, однако каждую весну и осень непременно кто-нибудь тонет.

– Мост бы возвести, – мечтательно добавил пассажир, – отец рассказывал, что в Новосибирске и в Хабаровске мосты построили при царе Николае, – прожевав кусок лекаха, парень одобрительно сказал:

– Очень вкусно. Мой отец был инженером, он строил Трансполярную магистраль. Слышали о такой? – Пьер, заикаясь, промычал: «Н-нет». Парень, представившийся Серегой Плюсниным, шумно отхлебнул железнодорожного чая.

– Сейчас на Ямале все заброшено, – продолжил парень, – а в сталинские времена хотели проложить рельсы от Воркуты до Игарки на Енисее, – Пьер присвистнул, – и построить ветку от Салехарда до будущего порта на мысе Каменном. Мой отец во время войны работал от Главсевморпути на Таймыре и Ямале. Он составлял карты побережья, но в сорок третьем году его арестовали, как резидента немецкой разведки, – Мишель открыла рот: «Откуда здесь взялись немцы?». Серега усмехнулся:

– В Арктике шла война, сюда корабли фашистские приходили, случались воздушные сражения, – он разгрыз крепкими зубами сахар в голубой обертке, – отцу выписали десятку, он сел тридцатилетним, а вышел на свободу, когда усатый сдох, – парень хотел ругнуться, но сдержался, – на строительстве ему отвалили вторую десятку, только он не успел ее отсидеть.