Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том восьмой

– Ей было бы легко в израильской армии, – понял Гольдберг, – она очень организованная, – дочь намеревалась получить освобождение от службы.

– Раввинат выдаст справку, что я замужем, – заявила Мишель, – и я поступлю в университет, – Эмиль знал, от кого Мишель унаследовала стремление к порядку.

– Не от покойной Лады, – хмыкнул Гольдберг, – это Кепка всегда был аккуратным и внимательным.

Эмиль понятия не имел, жив Эйтингон или нет, однако, как он кисло сказал Марте, такие, как Кепка, всегда выживали. Гольдберг беспокоился за Маргариту и Джо. Букаву, по его мнению, прекратило быть безопасным.

– Появившись там один раз, Паук может опять приехать в Африку, – на его столе лежали присланные из Конго снимки, – а у Маргариты и Джо на руках малыш, – маленький граф Дате пока напоминал кружевной сверток.

– Он займет место Эммануила в детском саду, – написала племянница, – но в городе селится все больше европейцев. Конго развивается, сюда приезжают иностранцы.

Рядом с фотографиями Эмиль пристроил машинописную копию статьи докторов Горовиц и Кардозо. Обе племянницы не меняли фамилий.

– Хотя теперь он Мендес, – Эмиль раздул ноздри, – академик и герой труда, – Гольдберг не сомневался, что в Букаву испытывали будущее биологическое оружие.

– Но девочкам об этом было не написать, – он полистал статью, – нельзя печатать данные без фактической поддержки, – в телефонном разговоре с Букаву Эмиль согласился с племянницей.

– Я помню его довоенные речи, – зло сказал Гольдберг, – он и тогда проповедовал теорию о перенаселенности планеты. Не сомневаюсь, что особенности вируса, как и сам вирус – дело его рук, – Маргарита помолчала:

– Джо меня утешает, – наконец, сказала племянница, – хотя положено наоборот. У нас есть Майкл. Мы надеемся, что побочный эффект сойдет на нет, хотя нам скоро сорок лет, дядя Эмиль, – Гольдберг скрипуче поправил ее:

– Всего тридцать семь. В ваши года у меня еще не было детей. Вернее, я не знал, что Аннет с Надин появились на свет, – подумав о Надин, он достал еще одно письмо. Дочь осенью прилетала в Париж на защиту диссертации.

– Визит согласовывают, – она нарисовала смешную рожицу, – в армии все двигается медленно, однако я надеюсь погостить дома. Вы не видели Дэниела, а он вовсю болтает на двух языках, – на снимке внук носил ковбойские сапожки и лихо заломленную шляпу.

– Ворон грозится посадить его на коня, – добавила дочь, – трехколесный велосипед малыш освоил…

Эмиль надеялся, что Роза тоже обживется в Америке. Он снабдил дочь засекреченным, как выразилась Марта, телефоном Джошуа Циммермана.

– Он сын моего товарища по оружию, – сказал Гольдберг, – славный парень. Он говорит по-французски, словно вырос в Париже, у него приемный сынишка. Тебе будет интересно с ним повстречаться, – Роза фыркнула:

– Даже в семьдесятом пятом году не принято девушке звонить молодому человеку. Я оставлю на автоотвечике мой номер. Пусть он сам решает, связываться со мной или нет.

Эмиль пожелал Джошуа правильного решения. Он считал, что мистер Циммерман подходит дочери больше, чем Ник. Роза пока не знала, что кузен оказался на свободе.

– Хаим с Полиной ей ничего не скажут, – заметила Марта, – из аэропорта их отвезут на американский дебрифинг, а Ник пройдет его в Британии, – Гольдберг чуть не попросил, чтобы дебрифинг длился как можно дольше.

– Но Ник отец Эммануила, – напомнил он себе, – пусть это была и случайная связь, – услышав об израильских новостях, он сказал Анне:

– Если Моше был жив два года назад, то может быть жив и сейчас, – Эмилю было жалко Элишеву, – и он рано или поздно вернется домой, – Анна отозвалась:

– Надо верить, что вернется, милый. Хотя, – жена запнулась, – в плену случаются разные вещи. Михаэль изменился именно после плена, – Гольдберг покачал головой.

– Моше сильный человек, милая, и не сломается, – Эмиль признавал, что он сам никогда в плену не был.

– И не сидел в тюрьме, – Анна зашевелилась, – и меня не отправили в концлагерь. Мне повезло, а миллионы других людей стали прахом. Анна права, пусть память об ее отце живет и дальше.

Они договорились об именах для мальчика и девочки, но попросили врачей не сообщать пол ребенка.

– Кажется, мы скоро все узнаем, – шипперке обеспокоенно заворчал, – надо заводить машину, – Анна болезненно застонала:

– Милый, – женщина приподнялась, – извини, все началось, – Гольдберг уронил очки, прежде чем уверить ее:

– Я сейчас вернусь, – он почти выбежал из кабинета.

Покосившись дверь, Мишель осторожно коснулась телефонной трубки. Лиора устроилась под пледом, где дремала ее мать. Шипперке остался на диване. Из-под подушки виднелся край салфетки с начатой вышивкой. Мишель невольно улыбнулась.

– Папа и Анна ничего не заметили, – вышивка была делом рук Лиоры, – она в последний месяц везде оставляла пяльцы, – отец позвонил из рудничной больницы полчаса назад. Трубку взяла добравшаяся домой Аннет.

– Мы подождем, – сказал доктор Гольдберг, – и начнем операцию. Все идет хорошо, не волнуйтесь, ложитесь спать, – Мишель предполагала, что Аннет последовала совету отца.

– Я покормлю малышку, – почуяв мать, Лада расхныкалась, – и отдохну, – сестра зевнула, – разбуди меня, когда позвонит папа, – по лестнице застучали босые пятки. Лиора и маленький Виллем в пижамах сбежали вниз.

– Вы зачем проснулись, – нахмурилась Аннет, – немедленно в постель, – уместив в руках сына и дочь, она ласково сказала Лиоре:

– Не беспокойся, милая, с твоей мамой все в порядке, – Лиора все равно улеглась на диване в кабинете.

– Она меня не услышит, – Мишель колебалась над телефоном, – при Аннет я бы не стала звонить, а при ней можно.

В Париже тоже было одиннадцать вечера. Мишель предполагала, что инспектор Пьер де Лу не ложится спать с петухами. Достать домашний телефон дяди оказалось проще простого. Доктор Гольдберг не прятал записную книжку, однако Мишель никогда не позволила бы себе рыться в вещах отца. Девушка сделала вид, что ей нужна помощь со школьным заданием.

– Мне надо рассказать о фламандских художниках, – задание действительно существовало, – а дядя Пьер забыл о них больше, чем я когда-нибудь знала, – отец продиктовал ей номер апартаментов на набережной Августинок. Мишель была наслышана о талантах дяди Пьера.

– Он может мне отказать, – поняла девушка, – и даже скорее всего откажет. Мне шестнадцать лет, как я попаду в СССР? – Мишель не собиралась ехать в Израиль.

– Вернее, я поеду, – она продумала план, – но для вида, чтобы папа не волновался, а потом я отправлюсь в СССР, – девушка упрямо сжала губы, – я замужем и должна быть рядом с Исааком.

Она почти наизусть выучила немногие письма мужа. Девушка знала, как добраться в хоральную синагогу и как доехать до Малаховки. Старшая сестра рассказывала ей о Москве. От Надин она услышала о жизни в Сыктывкаре.