Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том восьмой

– Я знаю, – ее голос задрожал, – но я лишу себя шанса на работу. В академический мир сложно пробиться и бездетным, не говоря о матерях-одиночках, – она помолчала, – я понимаю, что тебе, священнику, мои желания кажутся суетными, – Генрих покачал головой: «Совсем нет».

Они с Марией оба держали трубку.

– Нет, Лаура, – он ощутил старую вину, – ребенок должен быть желанным, но мы не хотим лишать тебя счастья материнства, – губы жены задрожали. Поднявшись, Мария отошла к окну. Летний ветер шевелил вышитые занавески. Дымок ее сигареты вырывался в форточку.

– Она редко курит, – понял Генрих, – и не делает этого прилюдно. Я вижу, как ей плохо, – в прошлом году Марии предложили операцию.

– Нет смысла подвергать здоровье дальнейшему риску, – заявил им врач, – вам идет четвертый десяток, у вас случилось несколько неудачных беременностей. Детей у вас не появится, – Мария дернулась, – вмешательство не займет и получаса и вы избавитесь от дальнейших, – доктор поискал слово, – проблем, – тогда они отговорились тем, что подумают.

– Не хочу и думать о таком, – яростно сказала Мария в больничном коридоре, – это грех, – в разговоре с Лаурой они тоже обещали подумать.

– Мы перезвоним завтра, – сказал Генрих, – мы все должны помолиться, Лаура, – он чувствовал себя неловко, давая советы католичке, – и Бог наставит нас на верную стезю, – по упрямому очерка подбородка Марии он понимал, что жена уже все решила. Мария никогда не говорила о Феденьке.

– Она чувствует себя виноватой, – посетовал Генрих, – но ведь и я виноват в том, что не остался в СССР и не помог им. Феденька никогда не узнает о нас, он вырастет во лжи, как выросла Мария, – Генрих тоже избегал разговоров о сыне.

– И мама о нем не упоминает, – понял он, – она тоже считает себя виноватой, – он помнил тяжелый вздох Марты.

– Милый, – на том конце трубки щелкнула зажигалка, – в СССР осталась только семья Бергеров. Лазарь Абрамович сидит, Исаак тоже может попасть в тюрьму, а у Фаины Яковлевны дети. Если ее арестуют, они станут сиротами. И где Бергерам искать Журавлевых, их не допустят, – мать поискала слово, – в номенклатурные круги, – Генрих понимал, что мать права, но легче ему не становилось.

– И Марии не становится, – он слушал щебет птиц в зарослях сирени, – она дважды тетя, но ей хочется собственных детей, – Маленький Джон пригласил их на свадьбу, однако Мария отговорилась скорыми экзаменами. Генрих понимал, почему жена не хочет ехать на праздник.

– У Фриды трое детей, – он покусал губы, – Марии такое тяжело, – жена внезапно откашлялась:

– Если мы позвоним в Лондон, – тихо сказала жена, – нас начнут отговаривать, милый. Но я не могу, – по ее щеке поползла слеза, – не могу так больше. Помнишь, что Рахиль говорила Яакову? – Генрих привлек ее к себе.

– Не Яакову, а Богу, – прошептал он, – все в руке Его. Сара и Ривка тоже долго были бесплодны, но Господь сжалился над ними, – он не хотел предлагать жене подождать.

– Это эгоистично, – напомнил себе Генрих, – я тоже страдаю, но риску подвергает себя именно она. Так больше продолжаться не должно, – они с Марией иногда говорили о приемном ребенке.

– И наши планы могут осуществиться, – он потерся щекой о светлые волосы, – Господь подал нам знак, – Генрих покачал ее.

– Мы никуда не позвоним. Но как мы все, – он замялся, – организуем? Лаура хочет, чтобы малыш и по документам был нашим ребенком, – Мария с готовностью сказала:

– Я подумала, пока мы сюда шли, – Генрих не мог не улыбнуться, – помнишь, я говорила о Швеции?

Мария собиралась перевестись в университет Упсалы. Шведская лютеранская церковь признавала женское священство. Жена хотела получить звание пастора именно там. Генрих кивнул:

– Хороший план. Лаура приедет поработать в тамошней библиотеке. Паоло ничего знать не надо.

В Стокгольме за ним с удовольствием присмотрят, а мы найдем уединенную больницу и на свет появится мальчик или девочка, – Мария решительно встала.

– Именно. Наш мальчик или девочка, – жена привела в порядок скамейку, – пойдем, милый, незачем откладывать все на завтра. Лаура еще не спит, – напротив кафетерия торчала ободранная телефонная будка. Длинноволосый парень в джинсах, судя по ухмылке, разговаривал с подружкой.

– Мне везде мерещатся агенты Штази, – хмыкнул Генрих, – ерунда, это обыкновенный студент, – пропуская жену в подъезд, он обернулся.

– Может быть, стоило посоветоваться с мамой, – неизвестный парень прилип к трубке, – нет, Мария права, – дверь гулко стукнула, он поддержал Марию.

– Скоро придется забыть о трости, – весело сказала жена, – за малышом надо бегать, – Генрих отозвался:

– Он сначала будет лежать, а потом поползет. Мы успеем привыкнуть, милая, – Генрих остановился, – удивительно, у нас получится свое рождественское чудо, – рука об руку они поднялись наверх.

Телефон на столе исполнительного директора компании «ДЛМ» замигал алой лампочкой. Аннет рассеянно сняла трубку.

– Да, милый, – женщина невольно улыбнулась, – получил ты мой факс?

За окном рудничного управления шелестели листьями старые тополя парка. Деревья единственными в Мон-Сен-Мартене пережили войну. Остальные улицы поселка озеленяли после победы. Через тридцать лет аисты облюбовали разросшиеся ветви вязов и дубов. Тополя остались только в центре. Над подоконником кабинета Аннет витал белый пух.

– Словно на Патриарших прудах, – поняла женщина, – и в интернате у нас росли тополя, – ребенком Павел любил играть с пухом.

– Он называл его летним снегом, – вспомнила Аннет, – потом к нам привезли китайцев. Пенг родился на юге и никогда не видел снега. Павел навешал ему лапши на уши, рассказав, что в СССР нет лета. Пенг поверил, что у нас две зимы, только одна зеленая, – Аннет тосковала по брату.

– И Надя тоскует, – вздохнула она, – но в СССР нам не вернуться и нельзя отправлять туда Виллема или Пенга, – «ДЛМ» установила деловые связи с «Корпорацией Чанг». Тонкую электронику для будущей атомной электростанции собирали на Тайване. Аннет не скрыла от Пенга новостей из СССР.

Из письма Исаака Бергера, добравшегося до Мон-Сен-Мартена после Пасхи, они узнали, что Павел сидит на Печоре.

– Не вздумай просить визу в СССР, – предупредила Аннет Пенга, – не с твоей, – она поискала слово, – историей отношений с Союзом и не с тем, что у тебя семья. Тебе и негде ее просить. Тайвань почти непризнанное государство, – Пенг пробормотал:

– Непонятно, зачем нам министерство иностранных дел, хотя нас пока пускают в западные страны. Я не могу их обвинить, никто не хочет ссориться с континентальным Китаем, – Аннет желчно сказала:

– Как никто не хочет ссориться с СССР. Однако американцы проявили характер и приняли поправку Джексона-Вэника, – после прошлогоднего решения Вашингтона в Мон-Сен-Мартене открыли шампанское, однако Аннет сомневалась, что советское правительство сменит гнев на милость. СССР потерял торговые привилегии в отношениях с США, но, как она сказала отцу, на судьбу Бергеров это влияния не оказало. Доктор Гольдберг заметил: