Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том седьмой

– Он мать избивал, – Юра помолчал, – когда напивался. Мать хотела уйти, однако он пригрозил, что убьет младших. Я с ним поспорил, и… – Юра не закончил. Павел подозревал, что его новый приятель о чем-то умалчивает.

– Он оказался в тюрьме, спасая другого человека, – понял Павел, – наверное, его мать…

Затянувшись «Беломором», он зашуршал газетой. На Печоре, к облегчению Павла, никто не читал его книг или рассказов в «Юности». Юра удивлялся его нежеланию заходить в библиотеку.

– И тем более становиться библиотекарем, – Павел наткнулся в газете на знакомые обороты, – я хочу очиститься от дряни, а не распространять ее, – он прочел:

– Современный советский писатель, художник, музыкант должен хорошо разбираться в вопросах внутренней и внешней политики нашей партии и Советского государства…

В «Культуре» еще не закончился архив его текстов. Павлу стало противно. На должности библиотекаря ему было бы не избежать участия в идеологической работе, как заявлял напыщенный начальник колонии, майор Миронов. На обязательных политинформациях Павел мирно дремал в задних рядах или делал упражнения из присланного адвокатом Арией учебника китайского языка.

– Или я читаю рассказы Ривки, – он улыбнулся, – у нее отличный слог, но с такой анкетой ее не подпустят к журналистской работе. Впрочем, и не надо, незачем себя марать… – он хотел попросить у девушки ее фотографию.

– Пусть школьную, – решил Павел, – но на свидание надеяться нечего. Фаина Яковлевна не поедет сюда с детьми, а Ривка слишком мала, – свидания разрешали с шестнадцати лет. Перерыв заканчивался, Павлу надо было возвращаться в мастерские. Левых зажигалок здесь не производили.

– Начальники колоний уяснили урок, – усмехнулся он, – полковник Миронов не рискнет подпольным бизнесом, – вспомнив занятия в интернате, Павел отлично справлялся с деревообрабатывающим станком. Из Нового Бора на юг уезжали шахматы и резные шкатулки.

– Их впаривают интуристам, как народные промыслы, – дверь курилки отворилась, – Юра тоже вернулся с перерыва… – на ватнике приятеля таял снежок, парень запыхался.

– Список на свиданки вывесили, – радостно сказал он, – дали дополнительный день в честь седьмого ноября. Маме сюда из Воронежа трое суток ехать и трое обратно. Жаль, что тебя никто не навещает, – заверещал гудок, Павел согласился:

– Жаль, – он опять подумал о Ривке, – но ничего, еще навестят. Двигаемся, – он подогнал Юру, – встретим годовщину революции трудовыми свершениями, – издевательски фыркнув, Павел выкинул газету.

Отдав домашнего пошива кошелки парню за фанерным окошечком, Исаак получил передачу основательно распотрошенной. Мед и варенье он привез в целлофановых пакетах. К ним у вохры претензий не было, однако из кошелок исчезли пирожки.

– Пусть подавятся, – Исаак решил не спорить, – хорошо, что они не забрали тетради и карандаши, – одна тетрадок таила аккуратный почерк Ривки. Сестра успела настрочить целый, как сказал Исаак, трактат Талмуда. Ему хотелось почитать рассказы в дороге, однако раввины запрещали интересоваться чужой корреспонденцией.

– Это все равно, что письмо, – напомнил себе Исаак, – и мне надо заниматься Мишной… – соседи по плацартному вагону не обратили внимания на пожелтевший томик в руках у бородатого парня на верхней боковой полке.

В Новый Бор поезда не шли, навигация закончилась. От унылого городка Печора в Новый Бор вел накатанный зимняк. От Сыктывкара до почти полярного круга была всего ночь пути. Поезд тащился среди вековых лесов, в заплеванном вагоне пахло пивом и потом, в отсеке у туалета звенела гитара.

– Геологи, – ухмыльнулся Исаак, – меня тоже с бородой принимают за геолога, – на институтских посиделках он быстро обучился играть на гитаре. Исаак подбирал мелодии на слух. В Малаховке ему намекали, что он может вести службу даже в хоральной синагоге.

– Из меня бы вышел хороший кантор, – хмыкнул юноша, – но на Горку с моей анкетой не пробиться, – он вспомнил ученого-геолога, заглянувшего на очередной институтский сабантуй.

– Он кандидат наук, – Исаак задумался, – и он тоже играет на гитаре и поет. И он еврей… – Александр Моисеевич, как звали гостя, звал Исаака переехать в Ленинград.

– Тебе надо учиться дальше, – сказал геолог, – у тебя отличные способности, ты можешь поступить в консерваторию, – юноша буркнул:

– Мне надо зарабатывать деньги, у нас большая семья, – геолог согласился:

– Надо. Я занимаюсь океанографией, в нашей лаборатории платят больше, чем здесь. Мы участвуем в экспедициях по мировому океану… – Исаак не сомневался, что ОВИР не отпустит его ни в какие экспедиции.

– Не дальше поселка Новый Бор, – кисло подумал он, – у печорского вокзала мне вовремя подвернулся грузовик, – триста километров, отделяющих Печору от Нового Бора, они проделали за четыре часа.

– Тороплюсь к зазнобе, – подмигнул парень за рулем, – у нее день рождения, надо прибыть с подарком, – шофер посмотрел на часы, – если по дороге домой я не, – он прибавил крепкое словцо, – в канаву, то окажусь у нее на пороге в восемь вечера…

Исаак угостил парня домашним курником. Мать сама резала птицу, однако, оказываясь в Заречном, Исаак забирал у нее нож. Перед отъездом он снабдил мать пятком тушек.

– Мы все заморозим, – пообещала Фаина Яковлевна, – хорошо, что осень такая холодная, – из Печор они выехали, когда термометр на ветровом стекле грузовика показывал минус пять градусов.

– И приехали в минус пятнадцать, – Исаак взглянул на часы, – скорей бы они оборачивались, мне надо найти койку для ночлега, – водитель уверил его, что Новый Бор работает на колонию.

– В сталинские времена там было подсобное хозяйство Печорлага, – парень помрачнел, – где трудилась моя мать. Я пятидесятого года, – он пыхнул дымом, – я те времена не помню и отца своего не знаю. Мамаша покойница и сама его не знала… – газанув на обледенелой дороге, он угрюмо замолчал.

Парень, проверявший передачу, лениво пролистал его паспорт. В анкете Исаак указал, что он двоюродный брат заключенного.

– У вас разные фамилии, – заметил вохровец, – в следующий раз привезите метрику, – Исаак только кивнул:

– Павел расскажет, где взять бланк, – вздохнул он, – придется тратить деньги, но что делать… – лампочка над дверью замигала. Исаак справился с волнением.

– Он услышит, что с Аней и Надей все в порядке, – он взял кошелки, – что все, кроме Сары и Марты, спаслись из СССР… – скрежетнула железная дверь, вохровец позвал:

– Товарищ Бергер, пройдите в комнату для свиданий.

Вареная сгущенка легла карамельными завитками на ломоть медового пирога.

– Его не отобрали, – Исаак выжал последние капли из пакета, – а на мамины пирожки с ягодами позарились, – Павел неразборчиво сказал: