Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том третий

– Я обещала Констанце никогда не оставить ее детей, – она сжала руку в кулак, – я сдержу свое слово, чего бы мне это ни стоило, – Марта нарочито спокойно сказала:

– Он не кажется мне психически больным, майор, – она лукавила. Лазоревые, запавшие глаза Ника смотрели сквозь нее:

– Он не понимает, кто я такая, – Марта сделала шаг вперед, – или понимает, но не может ничего сказать. Не может, или не хочет…, – майор в белом халате, наброшенном на полевую форму, пожевал нижнюю губу:

– Вы родственница, а не врач, – бесцеремонно заявил он, – не вам судить о его психическом здоровье. У нас есть заключение консилиума, – он фыркнул, – мы имеем дело с параноидальной шизофренией. Вы не видели, как он бросился на шахматы, заметив доску на сестринском посте и что он сделал с палатным радио, – окна палаты поблескивали алюминиевой фольгой. Врач перехватил взгляд: Марты

– С психически больными людьми лучше вести себя мягко, – он опять пожевал губой, – фольга защищает доктора Смита от читающих его мысли советских военных машин, – он покачал головой, – пациент сначала потребовал, чтобы его всего завернули в фольгу. Потом он заорал, что все вокруг притворяются американцами, а консилиум он назвал врачами-убийцами. Он, видимо, хорошо знаком с современным СССР, – Марта смотрела на безостановочное движение пальцев Ника:

– Он знает русский язык, – невесело отозвалась женщина, – доктор, какой у него прогноз? – майор удивился:

– Какой может быть прогноз при шизофрении? Если он начнет принимать таблетки, он станет овощем и сможет клеить коробочки, а если нет, – офицер развел руками, – то любой приступ может завершиться смертью. Шизофреники в минуты прояснения сознания зачастую решают покончить с собой. Может быть, в такой ситуации это самый лучший исход…

Присев на кровать, Марта осторожно коснулась щеки Ника:

– Ребенком он любил, когда я его баюкала, – слезы навернулись на глаза, – он любил погрызть в постели сладкое. Малышом он предпочитал сказки, но потом стал читать учебники по математике и физике, – к изголовью пришпилили помятый листок.

Рисунок был детским, буквы в подписи наезжали друг на друга:

– Мама, папа, я, Марта, – он раскрасил две головы оранжевым карандашом:

– Себя и Степана он сделал золотоволосыми, – Марта замерла, – у Констанцы было такое платье, цвета лесного мха. Она могла его надеть в то утро, – она узнала черный комок в углу листа:

– Перат, – приписала та же рука, – наша сабака, – за спинами семьи виднелись кривоватые стены коттеджа:

– Ник, – Марта вытерла слезы рукавом халата, – милый, это я, тетя Марта. Ник, не волнуйся, все будет хорошо, ты выздоровеешь, – его пальцы порхали над фигурами, юноша смотрел вдаль. Марта наклонилась к его уху:

– Скоро твоя сестра вернется домой, – ей показалось, что движение пальцев замедлилось, – Ник, я видела вашу маму. Она думает о тебе и Марте, она о вас тоскует, – сухие губы разомкнулись:

– Те, кто живы, мертвы, – Ник поморщился, – фигуры пропадают, – он показал на доску, – но пешка может стать королевой, – Ник коснулся черного поля, – те кто мертвы, живы, – Марта попыталась взять его за руку, Ник отдернул пальцы:

– Она любит шахматы, – пробормотал юноша, – важно не ошибиться, мне надо вернуться к ней. Я должен выиграть эту партию, – Ник бесцельно двигал фигуры:

– Я выиграю, – его голос угасал, – непременно выиграю.

Августовское солнце заливало раскаленным светом расписанные граффити, ободранные стены домов. Из раскрытых ставень тянулся сладковатый запах травки, ветерок гонял по безлюдным тротуарам окурки. Стертые ступени вели к заколоченной досками, облезлой двери. На косяке белело приклеенное объявление: «Вход воспрещен! Строение опасно для жизни!».

Внутри царила неожиданная прохлада. Ирена не стала бы тратить силы зазря. Девушка сидела на подоконнике:

– Сейчас не так жарко, потому что дом стоит на теневой стороне. Скоро солнце перевалит за полдень и тогда здесь станет горячо…

Ирена не намеревалась надолго оставаться в знакомой ей почти развалине. Здесь отбывающая пожизнненое наказание Цветочек на глазах Ирены убила Зака:

– Предварительно получив от меня таблетки, – Ирена замерла, – но Ника тоже могли сделать подопытным кроликом, – она почувствовала тяжелую ярость:

– Зак был единственным сыном всесильного Джейка Рубина, – хмыкнула Ирена, – но и Рубин не стал разбираться в его смерти. Все списали на выпивку и наркотики, – она предполагала, что к Нику подвели кого-то из агентов ФБР:

– Он покупал травку и стимуляторы, – Ирена велела себе не плакать, – ему могли подсунуть очередную фармакологическую дрянь. Именно таблетки свели его с ума, а вовсе не я, – Ирене хотелось оправдать себя:

– Мне нельзя быть слабой, – девушка аккуратно собирала сумку, – сейчас нужна моя сила, – Ирена выжила благодаря незаметно стянутым, вовремя брошенным в Ника кедам:

– Он бормотал, что мной тоже управляет КГБ, – девушка болезненно вздохнула, – и тогда я поняла, что дело неладно…

Ирена не хотела кричать, но ей надо было отвлечь внимание полицейских:

– Я заорала, началась пальба и я выскочила из зала, – она пересчитала наличные, – меня никто не увидел, – за кеды Ирена не беспокоилась:

– Конверсы носит половина Америки, – она обзавелась новой парой, – анализа, доказывающего, что это мои кеды, пока не придумали, – обувь Ирена бесцеремонно сняла с первой попавшейся ей на глаза студентки. Девушка сама вручила ей кеды:

– Но для севера конверсы не подходят, – сейчас у Ирены было почти двадцать тысяч долларов наличными, – хотя все нужное я куплю в Торонто…

Такси, пойманное за воротами Калтека, бесплатно довезло ее до мотеля. Ирена забрала сумку, не удостоив мексиканца за стойкой даже кивком. Водитель такси тоже не получил от нее денег. Ирена велела высадить ее в Беверли-Хиллс. Она ожидала, что в дорогом пригороде найдутся новые, как их стали называть, банкоматы. Первый такой Chemical Bank поставил в Нью-Йорке два года назад:

– И я была права, – девушка перетянула купюры резинкой, – за два часа я получила достаточно, – мужчины беспрекословно отдавали ей наличность:

– Когда они поймут, что их счета пощипали, – Ирена застегнула сумку, – я буду далеко отсюда и они меня никогда не вспомнят…

Свидетельство о рождении и водительскую лицензию Ирены Горовиц она сожгла на костерке, разведенном во дворе заброшенного здания. Как Ирена и предполагала, дверь черного хода стояла открытой:

– Предупреждения предупреждениями, – она отхлебнула холодного кофе из термоса, – а здешним наркоманам надо где-то колоться, – по обгорелым половицам Ирена поняла, что в комнате варили уличный героин: