Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том третий

– Десять тысяч. За такое расстрел не дают, – его язык заплетался, – это тянет на десять лет в колонии, не больше, – Марсель заметил:

– Ты говорил, что этого Петренко, – он махнул за окно, – расстреляли? – Витя прикончил коньяк:

– Потому что менты, – в голове приятно зашумело, – не прощают измены. Говорят, что Андропов хотел его помиловать, но Щелоков, – Витя икнул, – глава МВД, добился у Ленечки согласия на расстрел. Чтобы, как говорится, остальным было неповадно, – отец забрал у него стакан:

– Тебе хватит, – сварливо сказал Марсель, – слушай меня, тебе двадцать шесть, а мне скоро полвека. Ложись, – он устроил Витю на вышитом местном покрывале, – утро вечера мудренее, милый, – юноша зевнул:

– Завтра нас ждут на сходке цеховиков, вернее, меня ждут. Маленький Джон при мне вроде охранника, у него есть неучтенный ствол, – Марсель хмыкнул:

– У меня тоже неучтенный. Я вас подстрахую, меня никто не увидит. У меня опыта больше, чем у вас, вместе взятых, – он погладил сына по голове, – отдохни, Виктор…

Юноша сонно шепнул:

– Когда мы выберемся отсюда, Питер обещал мне должность в отделе сбыта «К и К». Но сначала мы прокатимся по Парижу в белом мерседесе-кабрио…, – длинные ресницы дрогнули, он засопел. Марсель прикоснулся губами к высокому лбу:

– Непременно прокатитесь, сыночек, – он сидел на кровати, слушая спокойное дыхание Вити, не выпуская его руки.

Полосатая оса вилась над расписным фаянсовым блюдом. Розовые персики отливали золотом, солнце играло в разломе оранжевого абрикоса, отражалось в медовой желтизне чарджоуской дыни. Лежащая на мраморном полу беседки овчарка лениво клацнула зубами:

– Спи, Мухтар, – рассмеялся Наум Исаакович Эйтингон, – ты сегодня с утра набегался, но настал мертвый час.

После обеда белокаменные особняки правительственных дач погружались в блаженную тишину. Теплый ветер развевал шелковые занавеси. Мотя разложил на столе подобранные на утренней прогулке листья и орехи:

– Это каштан, – мальчик вооружился альбомом, – смотрите, дедушка, – Наум Исаакович привык к такому обращению мальчика, – помните, мы и в Крыму видели каштан? – Саша привез семью в Туркмению в начале сентября:

– Побудешь с дедушкой и мамой, – ласково сказал он сыну, – у меня есть кое-какие дела. Я вернусь и мы отправимся через Каспийское море в Астрахань, – Мотю ждало большое путешествие:

– Только Мухтара нельзя взять на корабль, – грустно подумал мальчик, – но дедушка отвезет его в Москву, где мы и встретимся, – папа обещал Моте круиз по Волге:

– Ты увидишь город нашей воинской славы, Волгоград, – они с отцом сидели над картой, – Куйбышев, где родилась мама, и Казань, – Горьким Саша рисковать не собирался:

– Береженого Бог бережет, – недовольно подумал Скорпион, – не надо, чтобы Маша болталась поблизости от Журавлевых, – он был уверен, что рядом с генералом рано или поздно появятся гости с запада:

– Учитывая пропажу проклятых Куколок, вернее, не пропажу, а побег, – Саша сдержал ругательство, – понятно, что моя кузина захочет вывезти отсюда и внука.

За суматохой, царившей в колонии с арестом Петренко, никто не обратил внимания на исчезновение заключенных. Саша успел пролистать западные журналы. Надежда Наумовна, успешно водившая за нос органы социалистической законности, всплыла на страницах французского Vogue. Саша ничего другого и не ожидал:

– На ней пробы негде ставить, – хмыкнул Скорпион, – она нашла себе богатого покровителя. И Анна Наумовна нашла, вернее, окрутила проклятого антисоветчика и капиталиста де ла Марка, – Сашу раздражал новый титул старшей Куколки:

– Но это вода под мостом, – строго сказал он себе, – что было, то прошло. Теперь надо ждать визита к Журавлевым.

За генералом и его семьей пристально следили, но пока в Горьком ничего особенного не происходило. У Саши все равно было дурное предчувствие. Ему не нравилось, что Фирюза расположена близко к границе, однако он утешил себя тем, что Машу с территории никто не выпустит:

– В Крыму она вела себя спокойно, – вздохнул Саша, – никуда она не денется, – круиз был ведомственным, теплоход отлично охранялся:

– Если она прыгнет в Каспий или Волгу, мы ее оттуда выловим, – пообещал себе Саша, – как выловили из Балтики проклятого Лопатина.

Именно Лопатин и стал причиной его приезда в Ашхабад. Растрелянный Петренко на допросах, как выражались коллеги из МВД, полностью раскололся:

– И выдал Лопатина, – судя по всему, бывший матрос Балтфлота состоял на содержании цеховиков, – а по его нынешнему месту работы сообщили, что он уехал в Ашхабад, в командировку, – Лопатин трудился снабженцем в горпромкомбинате Караганды.

Саша не занимался экономическими преступлениями, однако товарищ Андропов настоял на включении его в совместную группу МВД и КГБ, приехавшую в Туркмению. По сведениям, полученным от местных агентов, в Ашхабаде собирался цвет преступного элемента, как Саша звал цеховиков:

– Лопатин может быть связан с агентами запада, – заметил Андропов, – он встречался с эмиссарами тамошних разведок в Москве, – в случае успеха операции, на что надеялся Саша, его мог ждать очередной орден:

– Из Туркмении поезжайте на Аральское море, – напутстовал его Андропов, – туда переводят известного вам номерного заключеннного, – Саша кивнул, – попробуйте все-таки завербовать его. Пригрозите, что иначе он сгниет в подопытных кроликах, – помня упрямое лицо брата Маши, Скорпион сомневался в успехе предприятия, но с начальством не спорили.

В командировке имелись и некоторые бонусы. Саша намеревался навестить Мышь и посоветоваться с Давидом Самойловичем насчет своей семейной жизни:

– Отсутствующей семейной жизни, – кисло поправил себя Саша, – но я добьюсь того, что у нас появится ребенок. Это простая процедура, профессор мне все расскажет, – он покинул Фирюзу после завтрака на вилле с товарищем Котовым и Мотей. Маша еще спала:

– Она ни в чем не знает нужды, – зло подумал Саша, – здесь есть бассейн, грязевые ванные, соляная пещера и массаж камнями, словно в западном спа, – страницы альбома зашелестели. Эйтингон улыбнулся:

– Правильно, милый. Это каштан, а это чинар, – Мотя раскрыл серые, ясные глаза:

– Чинар, дедушка Леня, – мальчик, разумеется, не знал его настоящего имени, – что такое чинар? – Наум Исаакович аккуратно вклеил лист в гербарий:

– Восточный платан. Лермонтов о нем писал, знаешь эти стихи? – с кованой скамьи раздался холодный голос:

– Дубовый листок оторвался от ветки родимой

И в степь укатился, жестокою бурей гонимый;

Засох и увял он от холода, зноя и горя…

Голубой алмаз сверкнул на загорелой шее, открытой вырезом местного цветастого платья. Маша носила кольцо, как кулон: