Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том третий

– Собирай гербарий, милый, – велела она мальчику, – пойдем заниматься.

На палисандровом дереве старинного рояля горели свечи в серебряных шандалах. Маша заметила, что кое-какая обстановка нынешних правительственных дач сохранилась с царских времен:

– Здесь стояли особняки колониальной администрации, – она бездумно перелистывала ноты, – в долине работала узкоколейка, – дачные поезда приходили в Фирюзу из Ашхабада. После революции рельсы разобрали:

– Теперь сюда приезжают на машинах, – Маша прислушалась, – Мотя спит, мне показалось, – товарищ Котов, как называл себя Эйтингон, распрощался с ней после ужина:

– Меня ждет турецкая баня, – весело сказал он, – здесь оазис, но я пропылился после сегодняшних прогулок, – ветер приносил в Фирюзу рыжую пыль пустыни. На юге, за государственной границей, лежал Иран:

– До которого четверть часа ходьбы, – Машины пальцы подрагивали, – проклятый Гурвич водил Мотю на заставу, – ей дорога с дачи была закрыта. Мотя вернулся на виллу в восхищении. Мальчику подарили искусно выточенную деревянную игрушку:

– Он теперь играет в пограничников, – вздохнула Маша, – там не только здание, но и столбы, и солдатики и собаки. Не хватает только колючей проволоки, – Мотя заявил, что тоже хочет охранять государственную границу:

– Вырастешь и пойдешь в армию, – серьезно сказал сыну Саша, – я служил на дальнем участке, – Маша сомневалась, что Гурвич говорит правду:

– Он не служил, но не в армии, – женщина раздула ноздри, – он в Комитете с юных лет. Из-за него погибла наша группа на Северном Урале. Проклятая тварь, я не могу его больше терпеть, – она вспомнила новый шрам от ранения, увиденный ей у Гурвича в Крыму:

– Его опять не пристрелили, – Маша жалела, что ей не добраться до оружия, – я верующий человек, но я первой разрядила бы в него пистолет, – Гурвич не держал дома ничего опасного. В санатории он водил Мотю в тир:

– Но никогда не приносил пистолет в номер, – хмыкнула Маша, – нет, надо действовать по-другому, – она ненавидела себя за желание покинуть СССР:

– Мой сын здесь, – каждый день повторяла себе женщина, – я обязана его спасти. Но как, – Маша подавила желание опустить голову в руки, – я не знаю, где Феденька. Его могли отдать Журавлевым, но могли и отправить в детский дом, сменив ему имя и фамилию. Ему было всего два года, – слезы закапали на клавиши, Маша велела себе собраться:

– Нельзя раскисать, – она подошла к распахнутому в сад окну, – нельзя думать о Феденьке. То есть нужно думать, но не так…, – мягкие ручки обхватили ее шею:

– В ису вовк, – сонно сказал мальчик, – мама, пой песенку, – Маша улыбнулась:

– Я пела ему колыбельные про волчка и котика…

Колыбельные любил и Мотя. В почти пять лет мальчик еще просил, чтобы его укладывали спать. Мотя хорошо читал, но всегда требовал рассказать ему что-нибудь. Маша избегала упоминаний о Ленине или коммунистах:

– Их Моте хватит в детском саду и школе, – она повертела кольцо на шее, – Феденька должен пойти во второй класс, – горло перехватило рыданием, – увижу ли я моего мальчика, увижу ли Генриха и папу?

Вокруг ламп на каменной террасе вились мотыльки. Солнце зашло, на черном пологе неба горели яркие звезды. Маша уловила звук радио:

– Охранники слушают футбольную трансляцию, – поняла она, – Эйтингон говорил, что сегодня играет «Пахтакор», а здесь все за него болеют.

Приставленная к вилле горничная, молчаливая пожилая женщина, накрыла в столовой холодный ужин. Рыбу с икрой сюда привозили с Каспийского моря:

– Завтра Эйтингон обещал шашлык и плов, – вспомнила Маша, – на дачи доставят чуть ли не лучшего в Средней Азии повара, – Эйтингон весело сказал:

– Он меня кормил тридцать лет назад, когда я навещал здешние места. Ему восемьдесят, но старик бодр и работает в кафетерии на Русском Базаре. Такого плова вы в Москве не попробуете, – от Генриха Маша знала о побеге генерала Кроу и его жены:

– Они добрались до местной авиабазы и перелетели границу, – женщина не выпускала цепочку кольца, – но я не умею водить самолет, – Маша понимала, что прыжок в Каспийское море будет безуспешен:

– На корабле есть шлюпки, – женщина задумалась, – можно попробовать украсть одну. Но я ходила под парусом только на Волге, а море совсем другое дело, – из Красноводска до Астрахани они добирались на пограничном катере:

– Где шлюпок не будет, – бессильно поняла Маша, – а на Волге они бесполезны. Нельзя тянуть время, Гурвич может захотеть ребенка, – Маша знала, что никогда не прервет беременность:

– Даже от Гурвича, – она покусала губы, – это смертный грех. Никакого ребенка не случится, – женщина разозлилась, – Господь такого не допустит, как Он не допустил моего поругания, – на дорожке заскрипел гравий, по деревьям метнулся свет фар:

– Он начал вывозить меня из Москвы, – поняла Маша, – он расслабился. Из СССР мне не исчезнуть, на запад он меня никогда не возьмет, но остается ГДР. Моте полезно навестить Дрезденскую галерею и Музейный остров, подтянуть немецкий язык, – она сжала руки, – в Берлине Стена, но я зубами прогрызу себе дорогу к свободе, – в передней раздался ласковый голос:

– Ты не ложишься, милая, ждешь меня…

Безмятежно улыбаясь, Маша пошла навстречу Гурвичу.

Гранатовый шербет поблескивал в хрустальном графине. Шелковые шторы в кабинете раздернули. Из окна туркменского МВД виднелись белые колонны театра драмы и унылое бетонное здание главной городской гостиницы:

– Разумеется, названной в честь столицы, – Саша затянулся Camel, – но объект нашего интереса в отеле не появится. Гражданин Лопатин лег на дно, – Саша подумал, что стоит сводить Машу в театр:

– Вчера она была ласкова, – Скорпион поймал себя на улыбке, – она начала приручаться. Волку тоже надоедает смотреть в лес, – он справился в валяющейся на столе газете. Давали «Человека с ружьем» и некоего «Посла эмира» авторства неизвестного Саше Кулиева:

– Скука, скука, скука, – Саша скрыл зевок, – но в воскресенье утренником ставят «Остров сокровищ». Моте нравится книга, – он все же решил не рисковать. Маша могла затеряться в театральной толпе:

– С нее станется бросить Мотю и прогуляться в туалет, куда охранники за ней не потащатся, – Саша отхлебнул сваренный на песке кофе, – в Москве я его повожу по театрам, но здесь пусть парень дышит горным воздухом.

В заметке сообщалось, что театр готовит премьеру литературно-музыкальной композиции «Воин революции». Сначала Саша решил, что его покойный воспитатель Королёв даже на том свете стрижет купоны со своих творений:

– Нет, написано, – рука с сигаретой затряслась, – что это постановка по рассказам Павла Левина, – Саша раздул ноздри, – он и в Китае ухитряется получать дивиденты от бездарных книжек, – зная, что Левин не потерял статуса любимчика, Саша не упоминал о нем при начальстве.