Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том третий

– Дядя Эмиль, на острове может быть Марта. Я не позволю себе бросить жену на произвол судьбы, – он невольно коснулся крестиков, – нечего это больше обсуждать. У вас есть запасной пистолет, а стреляю я не хуже других, – он старался не думать об аресте месье Марселя:

– Я поступил бы как Витька, – пришло в голову Питеру, – если бы маму, Волка или Марту арестовали. Но теперь у нас в домике побывала милиция, его могут не пощадить, – за чаем Питер вздохнул:

– Вряд ли они поинтересуются помидорами, – банку с полукилограммом ювелирки Питер с Витей зарыли именно там, – но половицы они вскроют, а под ними лежит примерно сто тысяч долларов, – в комнатке с низким потолком повисло тяжелое молчание:

– Это означает расстрел, – Питер яростно вкрутил окурок в ржавую консервную банку, – будь проклята эта страна. Мне надо вырвать отсюда Марту и Максима, – судьба брата оставалась неизвестной, – и я больше никогда сюда не вернусь, – они провели тихий день за хозяйственными заботами. Майор Кардозо принес с берега ведро рыбы:

– Джо пожарил нам немного в дорогу, – на коленях Питера лежал свернутый тетрадный листок, – остальное он приготовил для бабки, сварил ей плов, сделал лапшу, постирал наши рубашки, – граф Дате разговаривал только шепотом:

– Так принято, – хмуро сказал он Питеру, – я рубашки имею в виду. Перед важным боем самурай всегда переодевался в чистое, – со здешней жарой стирка высыхала почти мгновенно:

– Но понятно, что скоро осень, – солнце закатывалось за шиферные крыши домиков, – я даже накинул пиджак, – Виллем с Гольдбергом побелили бабке давно, по ее словам, стоящую ободранной комнату. Муж хозяйки погиб на войне, а едиственный сын жил в столице Каракалпакии, в Нукусе:

– Он присылает деньги, – смущенно пробормотала пожилая женщина, – но немного, у него семья и дети, – Виллем добродушно сказал:

– Положите еще кошмы и у вас появится вторая комната под сдачу. На вашем рыбозаводе народа много, а общежития, наверняка, на всех не хватает, – сам Питер возился с огородом:

– Как в Мейденхеде, – он, наконец, развернул письмо, – мама рассказывала, что я малышом любил там играть. У меня была своя лейка и грабельки, – почерк матери совсем не изменился:

– Она все написала по-русски, из соображений безопасности, – Питер всхлипнул, – мама пять лет меня не видела…, – он прочел первые строки:

– Милый мой сыночек, дорогой Петенька, – слезы закапали на бумагу, Питер потер лицо. Мокрый нос ткнулся ему в щеку, он обнял Гудини:

– Ничего, милый, – Питер заплакал, – скоро все закончится, обещаю.

– Ученые Советского Союза, – сообщал плакат, – крепите своим трудом мощь и славу нашей социалистической родины, – хорошенькая брюнетка в белом халате за микроскопом напоминала доктора Маргариту Кардозо:

– Ты и есть, – смешливо сказал ей отец, – я отослал твое фото в Москву, а об остальном позаботился художник, – он ласково погладил Маргариту по щеке, – теперь ты будешь украшать собой все научные учреждения нашей родины.

Портрет отца, тоже по фотографии, написал модный московский мастер Глазунов. Холст привезли на остров Возрождения весной:

– Он хотя бы не повесил полотно в вестибюле института, – с отвращением подумала Маргарита, – но все равно он развел культ личности похуже сталинского.

Молодые врачи и медсестры восхищенно смотрели на профессора Кардозо. Отцу шел седьмой десяток, однако он выглядел сорокалетним. На холсте Глазунова профессор, в белом халате, рассматривал рентгеновские снимки:

– У нас есть лайтбокс, – холодно подумала доктор Кардозо, – с лупой никто не консультирует, но так картина выглядит лучше, – она знала секрет молодости отца. Профессор громогласно заявлял, что всем обязан продуманной диете и физическим упражениям:

– Он накатал брошюрку о йоге и сыроедении, – к горлу Маргариты подобралась тошнота, – деньги ему не нужны, но он тщеславен и хочет не только академических публикаций, – последние профессор Кардозо печатал только в строго засекреченных внутренних сборниках:

– Но свою рубрику он ведет под псевдонимом, – Маргарита избегала брать в руки «Науку и жизнь», где каждый месяц выходила колонка отца, – профессор Лебедев.

Лебедев, как следовало из его биографии, объездил весь мир, находясь в авангарде борьбы со смертельными болезнями:

– Это правда, – заметил профессор Кардозо, – я работал в Китае и Африке. Читателям, – он помахал журналом, – наплевать, как зовут врача. Главное, чтобы он давал верные советы.

Конверты для Лебедева привозили на остров мешками. Профессор Кардозо диктовал ответы секретарям, которых у него было трое, но подписывал письма сам:

– Кроме йоги он переливает себе кровь, – доктор Кардозо отложила очередную бюрократическую папку, – так делали нацисты на войне. Они брали кровь у заключенных концлагерей. Здесь тоже концлагерь, о котором не говорят открыто…

Ей было брезгливо касаться папок, хотя Маргарита понимала, что Советский Союз делает благое дело. На время беременности отец нагрузил ее административной работой:

– Лучше перебдеть, чем недобдеть, – заявил профессор Кардозо, – я не рискну вашим, – он коснулся живота Маргариты, девушка дернулась, – здоровьем.

Она занималась привычной ей проверкой статей советских ученых и учетом произодства противооспенной вакцины, которой СССР снабжал развивающиеся страны Африки:

– ВОЗ обещал до конца семидесятых годов искоренить оспу, – горько вспомнила Маргарита, – я могла бы работать с Евой в Африке, – она была уверена, что кузина именно там, – а не сидеть в проклятом аду, – тарелка внутреннего институтского радио хрюкнула:

– В рабочий полдень, – сказал бодрый девичий голос, – пятиминутка производственной гимнастики.

Скинув надоевшие туфли, Маргарита нагибалась и делала дыхательные упражнения. Отец заявлял, что беременность вовсе не болезнь:

– Твоя мама жила со мной в палатке в лагере эпидемиологов, – сказал ей профессор Кардозо, – она каждый день проходила несколько миль пешком, чтобы оказаться в тамошнем городке и взять интервью у местных жителей, – Маргарита хмыкнула:

– Но у вас, наверняка, были машины, – отец наставительно покачал пальцем:

– Были, но для врачебных целей, а не для прихотей, – он поискал слово, – гражданских лиц, – Маргарита заметила:

– Прихоти мамы, как ты выражаешься, до сих пор переиздаются, – ей привезли из Москвы русский перевод «Охотников за вирусами»:

– Здесь выпустили и детскую книгу, – уловив ее движения, ребенок тоже заворочался, – СССР наплевать на мамины авторские права, – гимнастика закончилась, девушка еще более бодро продложила: