Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том третий

– Пятиминутка новостей. Сначала политическая информация, – приглушив звук, Маргарита вернулась к столу.

Картина Глазунова оказалась в кабинете отца на вилле, которую он делил с Маргаритой:

– Никто не удивляется, что мы живем вместе, – Маргарита со вздохом придвинула к себе очередную папку, – и никто не спрашивает об отце моего ребенка, – на острове не поощрялись пустые разговоры. Узнав о беременности, женщина сначала испугалась:

– Он не сделал бы реверсивную операцию, – уговаривала себя Маргарита, – он знает, что такой ребенок может родиться с генетическими отклонениями, – отец относился к их связи как к чему-то должному:

– Он не считает это инцестом, – к глазам подступили слезы, – он утверждает, что так поступали правители, например, в древнем Египте, – потребовав у отца рассказать ей правду, Маргарита услышала мягкий голос:

– Тебе тридцать три, милая, – профессор улыбнулся, – женский репродуктивный возраст, в отличие от мужского, недолог. До сорока тебе надо родить двоих детей. На острове тебе никто не приглянулся, – Маргарита велела себе молчать о Джо, – поэтому я позволил себе ускорить ход событий, – она презрительно сказала:

– Накачав меня снотворным и произведя процедуру искусственного оплодотворения, словно я племенная корова, – Маргарита не интересовалась происходждением, как говорил профессор, генетического материала:

– Он все проверил и перепроверил, – ей стало мерзко, – нацисты занимались евгеникой, а он ничем не лучше нациста, – Маргарита никогда бы не прервала беременность:

– Он это знает, – девушка раздула ноздри, – он пользуется тем, что я верю в Бога, – до родов оставался месяц. Отец был против частого использования ультразвука:

– У тебя все идет хорошо, – уверил он Маргариту, – а что касается пола ребенка, то я обрадуюсь и внуку и внучке, – Маргарита не собиралась всю жизнь провести на острове:

– Малыш окрепнет и я сбегу, – она прислушалась к радио, – вернее, сбежим мы с Мартой, – девушка прибавила звук. Восторженный голос сообщил:

– В полдень персонал института приглашается в вестибюль, на торжественное открытие бюста Героя Социалистического Труда, члена-корреспондента Академии Наук товарища Мендеса. Бронзовая скульптура работы товарища Церетели…

Маргарита яростно щелкнула рычажком тарелки.

За бортом загремела якорная цепь, Максим прислушался:

– Вроде причаливаем, – в тесной трюмовой клетушке стояла одуряющая жара, – я был прав и мы на Аральском море.

Он аккуратно отсчитывал часы, проведенные в кузове закрытого грузовика, покинувшего урановый рудник на зоне Целиноград-25:

– Мы ехали, вернее меня везли, на поезде, – укрепленный вагон напомнил Максиму тот, в котором он покидал Москву три года назад, – а потом посадили на паром, – он думал о Каспии, но время не сходилось. Максим хорошо помнил карту Казахстана. От Целинограда до Арала было полторы тысячи километров:

– До Каспия дольше, – для очистки совести он опять постучал в стену клетушки, – я здесь один и, кажется, я знаю, куда меня привезли.

Пять дней назад на очередной поверке Максима вызвали вперед. По утрам над бескрайней степью повисала легкая дымка. Зэка поднимали в шесть:

– Летом в это время рассветает, – больше всего Максим тосковал по небесной лазури, – солнце едва стоит над горизонтом.

Каждое утро он жадно вдыхал жаркий запах полыни, доносившийся из-за окутанной колючей проволокой ограды. Не обращая внимания на лай овчарок и перекличку охранников, Максим не отрывал глаз от червонной полоски восходящего солнца. Поверка длилась жалкие, как о них думал Максим, полчаса:

– И полчаса вечером, – корабль слегка качнуло, – но здесь темнеет быстрее, чем на севере, – вечерняя поверка проходила под блистающим яркими звездами небом. За три года Максим вспомнил выученную в школе и забытую потом астрономию:

– Я вспомнил математику и физику, а русский и английский я никогда не забывал, – подземный, как его назвали зэка, университет, работал в строгой тайне. Максим считал, что зона еще не оправдание лени:

– Папа на зоне начал изучать английский, – почти весело подумал он, – а я знаю пять языков. Но я тоже не бил баклуши, а занимался организацией побега, – кроме университета, открытого для всех зэка, на руднике существовала и группа Спартака, как себя называли ребята. Максиму было немного жаль покидать Целиноград:

– Ребята пойдут в прорыв и без меня, – он искренне желал, чтобы так и случилось, – а мне придется искать пути побега отсюда, – за три года группа Спартака пробила тайный тоннель, ведущий из ответвления главной шахты рудника к вентиляционным решеткам. Им приходилось работать лежа, по будущему пути побега можно было только проползти:

– Что нас нисколько не смущало, – в трюме загрохотали сапоги, – но теперь Спартаку придется все начинать заново, – начальник зоны сообщил Максиму, что его переводят на новое место отбытия наказания:

– Учитывая, что я не знаю, какой у меня срок, – парень поднялся с железной койки, – видимо, мне заменили смертную казнь пожизненным заключением.

За три года в Целинограде-25 он не только не услышал своего срока, но даже и своей фамилии:

– Железная маска, – вспомнил Максим шепоток умершего прошлой зимой от туберкулеза уголовника, – наверняка, Комитет мне присвоил номер, как дяде Джону, – ему на мгновение стало страшно. Герцог никогда не говорил о паре шрамов на голове, почти скрытых седым ежиком волос:

– Профессор Кардозо делал ему операцию на мозге, – Максим выпрямился, – но нечего паниковать, Спартак. Ребецин Бергер бежала отсюда с ребенком на руках. Ты, тем более, убежишь, – он ничего не знал о о судьбах младшего или старшего братьев:

– Где моя сестра, я тоже не знаю, – в двери каморки заскрипел ключ, – как не знаю, что случилось с Надей, – Максим очень редко позволял себе мысли о девушке:

– Пауль говорил, что я отслужу за нее семь лет, – он стиснул скованные наручниками руки, – а прошло всего три, – сидя в Целинограде, Максим разработал подробный, как он думал, план действий:

– Я останусь у мамы на Набережной, – пообещал себе юноша, – и я найду Надю, – он был уверен, что сестрам Левиным удалось покинуть СССР. Дверь распахнулась, яркий свет фонарика ударил ему в глаза:

– Найду и скажу, что я ее люблю. Она тоже меня любит и ждет… – офицер держал знакомую Максиму папку:

– 880, – он окинул юношу долгим взглядом, – назовите фамилию, имя, отчество, дату и место рождения, срок заключения, – Максим молчал, офицер сверился с папкой:

– А, – хмыкнул он, – все понятно. Следуйте за мной, шаг вправо или шаг влево считается побегом, охрана стреляет без предупреждения.