Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том третий

– Где во времена Берия располагался экспериментальный полигон, – все документы о давнем опыте сгорели в печах Комитета, – жаль, что Принцесса сгинула в тайге, было бы интересно взглянуть на нее сейчас, – помешав угли щипцами, он заметил:

– Утку мы приготовим в каспийской манере, с овощами и травами. Такая кухня до Москвы не добирается, попробовать ее можно только здесь, – шелковый полог, натянутый над столом, трепетал под легким ветром. Стол уставили хрусталем и фарфором:

– Икра и рыба у нас своя, – Давид повел рукой, – здесь лучшие овощи в Средней Азии, – алые мясистые помидоры возвышались на расписном блюде, – миндаль, грецкие орехи, фрукты, – он подбросил оранжевый абрикос, – проведите у нас несколько дней, товарищ Матвеев, отвлекитесь от вашей ответственной работы, – профессор извинился за отсутствие на террасе дочери:

– Маргарите надо больше отдыхать, – мягко сказал профессор, – она недавно получила звание доктора медицинских наук, по совокупности работ. Это большое достижение в ее годы. Беременность проходит хорошо, однако она нуждается в покое, – диплом о докторской степени дочери привезли фельдсвязью из Москвы. Давид получил такой документ, едва перевалив за двадцать лет:

– Я стал профессором, не достигнув тридцати, – напомнил он себе, – но нельзя сравнивать гения и обычных людей, – на острове его звали гением в глаза, что профессора Кардозо нисколько не смущало:

– Я такой и есть, – смешливо подумал он, – но мой внук, – он знал, что Маргарита ждет мальчика, – превзойдет меня, – получив диплом, Маргарита ядовито сказала:

– Сколько стоила бумажка, – она помахала корочками с гербом СССР, – пару новых препаратов для пыточных подвалов Лубянки? – Давид обиделся:

– Академия Медицинских Наук не имеет отношения к Лубянке, как ты ее называешь, – начал он, – и твои работы по эпидемиологии и тропическим болезням действительно…, – дочь отрезала:

– В этой стране все имеет отношение к Лубянке.

По мнению Давида, проклятое шахтерское упрямство Маргарита взяла от матери:

– Я понимаю, когда надо пойти на компромисс, – он снял рыбу с огня, – я упорен во всем, касающемся науки, но жизнь другое дело. Выживают не сильнейшие, а умеющие хорошо устроиться, – Давид не хотел рисковать шпильками Маргариты и недовольством товарища Матвеева:

– Может быть, именно он привез ее из Парижа, – офицер привольно раскинулся в плетеном кресле, дымя сигаретой, – но я был прав, выбрав его в доноры, гены у него отменные, – материала, полученного от Матвеева, хватило бы на сотню детей, но Давид решил подождать:

– У 880, – он изучил папку нового пациента, как деликатно называли их на острове, – тоже все в порядке со здоровьем. Он молодой парень, младше Матвеева, – открыв бутылку грузинского вина, Давид осторожно поинтересовался:

– У вас на острове есть и рабочие задачи? – Саша развел руками:

– Как не быть, Давид Самойлович. Моя служебная деятельность начнется после обеда.

Сначала Саша хотел встретиться с 880:

– Если он не согласится на сотрудничество, пусть он закончит в подопытных кроликах профессора, – Саша потянулся, – но сначала мне надо связаться с Ашхабадом, – он собирался поговорить с сыном и узнать новости из Аральска:

– Если в домике, где прописан Лопатин, нашли хоть один грамм золота, – пообещал себе Саша, – ему закатят полный срок в колонии, никакого снисхождения к мерзавцу быть не может, – дальнейшая судьба 880 его не интересовала:

– Либо становится нашим агентом, – Саша принял от профессора бокал, – либо сдыхает здесь. Мышь я навещу позже, – он незаметно улыбнулся, – она теперь не работа, а развлечение, – Саша весело сказал:

– Читали вы книгу Стругацких, о двадцать втором веке, – он окинул взглядом спускающиеся к пляжу сосны, черепичные крыши Института, – мне кажется, что я здесь я попадаю в будущее нашей страны, – Давид кивнул:

– Читал. Замечательное произведение, а что касается нас, – он подмигнул Саше, – то мы приближаем это будущее, то есть победу коммунизма во всем мире, – профессор Кардозо поднял бокал:

– Давайте выпьем за нашу родину, за процветание и мощь Советского Союза!

Выкрашенную унылой эмалью камеру не снабдили окном. Максим ожидал окрика из зарешеченного окошечка в двери индустриальной стали. Он понятия не имел, где находится:

– Но удобства здесь лучше, чем в Суханово и тем более в Целинограде-25, – он мерил шагами тесное пространство, – я продвигаюсь по служебной лестнице зэка, – вместе дышащего сыростью подземного сортира с вонючими ведрами или сухановской дыры в полу, здесь имелся настоящий унитаз и туалетная бумага:

– Которой я не видел три года, – хмыкнул Максим, – и туалетного мыла не видел, – на эмалированном умывальнике лежал не жалкий обмылок чего-то хозяйственного, а полновесный кусок настоящего «Земляничного»:

– У Нади было это мыло, – затосковал юноша, – в коммуналке на Цветном, где она снимала комнату. Нам выпало всего три дня вместе, – Максим вдохнул парфюмерную сладость мыла, услышал шорох накрахмаленных простыней:

– Она приносила мне кофе в постель, – прислонившись к стене, он закрыл глаза, – я ее укладывал рядом, мы делили чашку на двоих, – думать о Наде сейчас не годилось:

– Нельзя расслабляться, – напомнил себе Максим, – я ее люблю и буду любить всегда. Именно о ней говорил Пауль, она выиграла корону на студенческом конкурсе. Она везде победит, она самая красивая девушка в мире, – Максим был уверен, что Надя его ждет:

– Я обещал ее найти, так и случится, – он внимательно осматривал камеру, – а сейчас мне надо думать о деле, – он не знал, куда его доставил закрытый фургон, ожидавший на пристани, но предполагал, что он на острове Возрождения:

– Откуда можно бежать, – спокойно подумал Максим, – можно и нужно. Я знаю, зачем меня сюда привезли, остается дождаться визитеров, – Максим понимал, что три года на подземном руднике стали, как выразился бы отец, разминкой:

– Мама предупреждала, что из меня захотят сделать двойного агента, – Максиму надо было все взвесить. У него забрали грязный целиноградский ватник, но оставили пайковые папиросы.

В камере, больше, по его мнению, напоминавшей больничную палату, стояла кровать и блистающая пустотой тумбочка:

– Полотенце махровое, – полотенце сложили в ногах застеленной казенным одеялом кровати, – но штампов МВД нигде нет, а у Комитета официально нет тюрем, – от постельного белья веяло свежестью. Максима, как выражались на зонах, пропустили через прожарку:

– Здесь все обустроено, – он размял беломорину, – душ как в дорогом отеле и одежда, – ему выдали полосатые штаны и куртку, – пусть и смахивает на больничную, но хорошего качества, – к удивлению Максима, отросшие за пять дней дороги волосы ему не постригли: