Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том третий

– Моя семья в Амальфи обосновалась со времен незапамятных, – длинные ноги парня легко отмахивали ступеньку за ступенькой, – в нашем домике и я родился, и моя матушка, и мой дед покойный, – юноша подмигнул Констанце, – он учил меня выходить в море.

Лодку со свернутым парусом они оставили на галечном берегу. Борт украсили надписью охрой: «Лаура». Бруно немного смутился:

– Вы ничего не думайте, это в честь матушки моей, – смуглые щеки парня зарумянились, – она умерла, когда я был подростком. Я сам пошел в монастырь, – он подергал грубошерстную коричневую рясу, – иначе я бы никогда не стал врачом.

Садик Бруно почти не уступал знаменитому лечебному саду школы медицины в Салерно. Девушка восторженно бродила среди грядок:

– У вас те же растения, что и в городе, – Констанца полюбовалась пышными листьями мангольда, – только больше овощей, – Бруно засучил рукава рясы: «В Англии не растут овощи?».

В море Констанца сдвинула темный платок с рыжих волос. Ветер развевал пряди, мягкие завитки золотились на хрупкой шее:

– У нее веснушки, – бессильно подумал Бруно, – я бы хотел поцеловать каждую, – маленькие руки девушки покрывали пятна самодельных чернил. В лодке он с удивлением понял, что леди Констанца умеет грести. Похвалив ее способности, Бруно услышал веселый голос:

– Я росла с младшим братом, а Джон вечно торчал на воде. У нас в Банбери только ручей, но по нему можно добраться до Темзы, – Констанце хотелось узнать о землях к западу от Европы:

– Где никто еще не бывал, – подняв тетрадку, Констанца устроилась на скамейке, – хотя мама говорила, что ее тетя Сигне жила в Исландии, – она услышала мягкий голос матери. Мерно двигалась иголка, в тяжелом серебряном подсвечнике потрескивала свеча:

– Твоя бабушка Маргарет рассказывала мне о тете Сигне, – Марта подняла изящную голову в белом платке, – не ленись, – Констанца путалась в вышивании, – я с иголкой управляться научилась и ты научишься.

Девочка закатила глаза цвета жженого сахара:

– Можно придумать машину, которая…, – мать шутливо отозвалась:

– Вырастешь и придумаешь. Прорехами и пуговицами занимаются слуги, но благородная дама должна уметь вышивать, – Констанца фыркнула:

– Ладно. Но расскажи мне о тете Сигне, – мать вздохнула:

– Рассказывать-то нечего. Твой прадед, ярл Алф Эйриксен был могучим человеком, ровно дуб. Он твою бабушку Маргарет в жены взял, когда ему полвека исполнилось и у него трое сыновей было. Он вдовел, – в натопленной спальне приятно пахло пряностями, – и у него внуки имелись к той поре. Бабушка родила отца моего, Сигмундра и сестру его, Сигне. Как им пятнадцать исполнилось, ярл умер. Сводные братья их не захотели вдову отца содержать, – мать помолчала, – а Сигмундр еще подростком в бою на мечах любого одолевал. Они с бабушкой твоей сначала уехали в Новгород, где он в варяжской дружине служил. Потом они в Киев перебрались. Я в Новгороде родилась, но оттуда ничего не помню, – мать перекусила острыми зубами нитку, – отец меня на юг забрал, когда мать моя умерла от лихорадки. Мне тогда и года не исполнилось, – Констанца нетерпеливо сказала:

– Я помню, что на Руси у нас есть родня, но что случилось с тетей Сигне? – Марта внимательно взглянула на дочь:

– Нетерпеливая, как отец ее. Маленький Джон пошел в Холландов, он долго запрягает и собирается, – сын рос основательным, как говорил рыцарь Джон, парнишкой, – а Констанца вся в Филиппо, пусть девочка и никогда не узнает, кто ее отец, – мать заметила:

– Тише едешь, дальше будешь, то есть festina lente, – Марта отхлебнула теплой медовухи, – Сигне выскочила замуж за собутыльника ее сводных братьев. Тебе такое слушать можно, – добавила Марта, – ты доросла до брачного возраста, – Констанца надменно сказала:

– Я не собираюсь замуж, – Марта хмыкнула:

– Сваты нас не осаждают – дочь зарделась, – ты что, хочешь принять обеты? – Констанца подергала беленый лен будущей рубашки, закрепленный в пяльцах:

– Мне всего пятнадцать, – заметила девушка, – ты обвенчалась восемнадцати лет, мне некуда торопиться, – мать согласилась:

– В общем, да. Насчет обетов…, – Констанца потянулась за яблоками в чаше резного янтаря:

– Не обязательно принимать обеты, чтобы заниматься медициной, мама, – Марта покачала головой:

– Женщина либо жена, либо монахиня, другого не дано. Муж увез Сигне в Исландию, но жили они плохо. Человек он попался никудышный, пил, колотил ее пьяным, но вскоре умер, – Констанца поинтересовалась: «Как?». Марта пожала плечами:

– Понятия не имею. Сигне овдовела, когда ей и двадцати не исполнилось. Потом она обвенчалась с сыном тамошнего ярла, Лейфа Эйриксона, уехала в Гренландию и пропала, – Констанца уверенно сказала:

– За Гренландией на западе есть земля, мама…, – девушка очнулась:

– Овощи, – Бруно возился у вделанного в стену домика очага, – в Англии растут овощи. Репа, брюква, горох. Но я говорила, что не умею готовить, – Бруно смешливо сказал:

– Вы научились ходить под парусом, а сейчас научитесь печь лепешки. Я у вас в долгу, благородная дама, вы мне преподаете святой язык, – Констанца отозвалась:

– И у вас хорошо получается, – его большие руки ловко месили тесто в грубо сколоченном корыте, – а что, будут просто лепешки? – Бруно кивнул на россыпь зелени на ближней грядке:

– Не просто, а с оливковым маслом, яйцами и шпинатом, – Констанца недоверчиво сказала:

– Никогда о таком не слышала, – Бруно церемонно поклонился:

– Шпинат, позвольте представить вам благородную даму Констанцу Маргарет, дочь рыцаря Джона Холланда из Банбери, что в Англии, – девушка, хихикнув, сделала реверанс:

– Но мне придется убить нового знакомца, – она выдернула из грядки кустик, – каков он на вкус?

Бруно причмокнул:

– Вернетесь в Англию и расскажете, что ели в Италии настоящую амброзию, благородная дама.

Пробормотав себе под нос: «Может быть, еще и не вернусь», Констанца взялась за нож.

Гриль установили на белокаменной террасе, выходящей к лазоревой глади Аральского моря:

– День сегодня выходной, – добродушно сказал профессор Кардозо, – яхтенный спорт у нас популярен, – в бухте виднелись паруса, – порыбачили мы отменно, а завтра отправимся стрелять уток в камыши.

По распоряжению Давида, заросшие тростником берега не приводили, как выразились бы его комитетские кураторы, в порядок. Профессор Кардозо составил докладную записку, настаивая на присвоении этим местам статуса природного заказника. Давид не хотел лишаться охотничьих угодий. Сезон стрельбы уток официально пока не открыли, но такие мелочи профессора никогда не интересовали:

– На берегах удивительно тихо, товарищ Матвеев, – он перевернул истекающий янтарным жирок кусок рыбы, – мы окажемся в камышах до рассвета. Оставим машину неподалеку, чтобы не спугнуть птиц. Я оборудовал сторожку для удобства стрельбы, – Давид намеревался поохотиться и на сайгаков, бродящих по пустынной северной оконечности острова: