Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том второй

Не удостоив Сашу и кивком, парень, по виду немногим младше его, углубился в изучение сигарных коробок. Аккуратно сложив газету, Саша пошел в свой номер по лестнице:

– От греха подальше, – он остановился на площадке, – но я не отменю операцию потому, что здесь появилась девица легкого поведения, – он велел себе думать о деле:

– Девчонка опасности не представляет, – успокоил себя Скорпион, – она меня и не увидела – сверившись с часами, он решил пообедать на Кудам.

– Это парижское, мадемуазель, – с тяжелым акцентом сказала продавщица, – желаете примерить?

Полина не собиралась устраивать легкую жизнь работникам, как сказали бы в СССР, берлинской сферы обслуживания:

– Их учили говорить на иностранных языках, пусть говорят, – смешливо заметила девушка Адольфу, – и я заставлю их улыбаться, чего бы мне это ни стоило, – Адольф развел руками:

– Не вини немцев, милая. Английский или французский для них языки оккупантов, – за завтраком в «Кемпински» Полина заставила себя не язвить в ответ, – но насчет улыбок я согласен, – он помахал вилкой, – в Швейцарии дело с ними обстоит лучше. Немцы хорошо воюют, но они никогда не славились приветливостью, – Полина понизила голос:

– Даже в дорогих отелях кажется, что они улыбаются потому, что им к затылку приставили пистолет, – Адольф рассмеялся:

– На Пасху мы поедем в Эльзас, но лягушатники ненавидят иностранцев, – он подмигнул Полине, – пока мы не обоснуемся в Швейцарии, хорошего обслуживания ждать не стоит…

Адольф ничего прямо не говорил, однако Полина видела в его глазах знакомое выражение:

– Он словно Макс, – девушка перебирала разложенное на прилавке белье, – он все за меня решил и обо всем позаботился. Он собирается сделать мне предложение, наверное, именно на Пасху, – Полина проверила застежки на корсете, – но я подумаю об этом позже, – за кофе Адольф извинился:

– У меня дела, – он вручил девушке пухлый конверт с наличностью, – пройдись по магазинам, встретимся в галерее старых мастеров, а вечером навестим оперу, – Ритберг хмыкнул, – хотя, говорят, что в новом театре акустика оставляет желать лучшего, – старые здания оперы и филармонии остались в восточном Берлине. Полина понятия не имела, куда направился Адольф:

– Он ничего не хранит в номере, все носит с собой, – недовольно подумала девушка, – и у меня нет фотоаппарата, чтобы сделать копии его записной книжки, – Моссад велел ей не рисковать:

– Сначала вотрись к нему в доверие, – велели ей еще в Израиле, – получи кольцо на палец, а потом мы подумаем, как организовать передачу информации, – Полина откровенно скривилась. Куратор поднял бровь:

– Считай, что у тебя получится фиктивный брак. Все равно Ритберга рано или поздно убьют, – Полина отозвалась:

– Или он убьет меня, если поймет, кто я такая на самом деле, – куратор выпятил губу:

– Только если тебя увидит господин Ритберг-старший, и даже в этом случае ты можешь стать яблоком раздора между ними, – Полине претило быть вещью:

– Макс относился ко мне, как к игрушке, – она повертела еще один корсет, – для Хаима я была человеком, но я не знаю, что с ним случилось…

Полина ожидала услышать семейные новости завтра. Отельные телефоны снабдили автоматической связью, но девушка не хотела вызывать подозрения Ритберга:

– По номеру Моссада звонить нельзя, – после завтрака она пешком дошла до вокзала Цоо, – Паук не представляет для них интереса, они никого сюда не пришлют. Тете Марте опасно появляться в городе, – она не хотела подвергать тетю ненужному риску, – остается один вариант…

Полина позвонила в Венецию из почтового отделения при вокзале. Брат, на ее счастье, пока не уехал на раскопки:

– Ты меня поймала в перерыве между семинарами, – озабоченно сказал Маленький Джон, – что случилось? – услышав о Пауке, он помолчал:

– Завтра я прилечу в Западный Берлин, – сказал брат, – встретимся в кафе «Кранцлер» в пять часов вечера, – Полина вздохнула:

– Я не уверена, что стряхну Ритберга, – брат успокоил ее:

– Я почти защитил докторат, но своих навыков еще не потерял. Не беспокойся, Ритберг меня не увидит, – Полина неуверенно сказала:

– Можно пойти в местное отделение БНД, – так теперь называлась бывшая служба генерала Гелена, – они помогут с арестом Паука, – Маленький Джон фыркнул:

– Половина сотрудников БНД – бывшие нацисты, а половина – агенты Штази. Нам придется обходиться своими силами, но я не новичок в серых операциях, – отобрав белье, Полина поинтересовалась:

– Где у вас примерочная? – продавщица, к ее чести, изобразила улыбку:

– Прямо и направо, мадемуазель. Желаете кофе или шампанское от магазина? – Полина попросила кофе:

– Все равно приходится ждать, – она опустилась в обитое бархатом кресло перед задернутой занавеской кабинки, – в большом магазине могли бы устроить несколько примерочных, – шторка отдернулась, Полина поднялась.

Шелковый корсет полетел на ковер, она отступила назад. Кузина Лаура стояла перед ней с ворохом кружевных трусиков в руках.

– Простите меня, святой отец, ибо я согрешила, – стылый ветер ударил по ногам Лауры, девушка поежилась.

Беленые стены церкви Марии Мучеников дышали сырым холодом. В кабинках для исповеди вместе привычных Лауре бархатных занавесей и вытертых сидений стояли реечные перегородки и такие же, неудобные скамьи. Лаура осторожно поерзала на остром крае:

– Я…, я…, – горло перехватило рыданием, – я…, – ей захотелось сказать священнику всю правду.

Она не упоминала на исповеди об отце Беневенти, угоговаривала себя, что духовный наставник не делает ничего запрещенного. Изредка он все же касался девушки, гладя ее по голове или беря за руку:

– Ты вся светишься, – вспомнила Лаура восторженный шепоток, – дай мне проникнуться твоей чистотой, лилия Иисусова, сосуд святости, блаженная горлица, – отец Беневенти утверждал, что Господа можно славить разными путями:

– Ты писала о презрении церкви к женщине, – Лаура не могла отделаться от его голоса в голове, – то, что ты делаешь, тоже угодно Богу, так поступали все святые, но теперь можно не прятаться за иносказаниями, а откровенно признаться в желании служить Иисусу и душой и телом. Всем телом, – он держал руку Лауры, – каждым его уголком, даже самым сокровенным, – Лаура не могла заставить себя заговорить:

– Ночью, с Генрихом, я тоже так себя вела, – она подавила рыдание, – я шептала, что нас осеняет любовь Иисуса, что мы избраны Богом для служения Ему, как святые Елизавета и Виллем Бельгийские, но я говорила, что Иисус желает не только целомудрия, но и страсти, – то же самое утверждал и отец Себастьян:

– Мне надо видеть предмет моей страсти, – Лаура комкала носовой платок, – он считает, что одного воображения недостаточно, – отец Себастьян объяснил ей, что это распространенная терапевтическая практика: