Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том второй

По путям прогрохотал поезд городской железной дороги, Лаура вздрогнула.

Голые деревья окутала серая хмарь пасмурного дня. Выпавший ночью снег растаял, оставив на тротуарах грязную жижу. Центр Западного Берлина тонул в сиянии реклам, но на окраинах анклава и сейчас попадались не восстановленные после войны здания.

Пройдя мимо осыпавшегося угла, Лаура остановилась на кованом мостике через речушку Панке. Темная вода несла мусор, над ее головой кружились каркающие вороны. Резкий порыв ветра взметнул шаль, замотанную поверх пальто. Лаура подышала на покрасневшие от холода руки. Она дошла сюда пешком, закончив послушание в церкви Марии Мучеников:

– Я должна быть дома, – Лаура поискала по карманам сигареты, – я должна заниматься китайским языком или писать. Это безумие, он оставил мне телефон только из вежливости…

После блестящей, по мнению Лауры, лекции об искуплении, они с кузеном Генрихом выпили кофе в университетской столовой:

– Я должен извиниться, – серьезно сказал пастор, – я был обязан уступить тебе место лектора или, по крайней мере, сказать студентам, что в аудитории сидит доктор теологии Болонского университета, – Лаура слабо улыбнулась:

– Что ты, – девушка помешала кофе, – я здесь ради изучения языка, а вовсе не для чтения лекций. Я в скором времени еду на Тайвань, в сопровождении моего духовного наставника, отца Беневенти, – Генрих кивнул:

– Я увижусь с ним в субботу вечером в студенческом клубе. Ты тоже приходи, – порывшись в потертом портфеле, он отдал Лауре афишку, – ожидаются кинематографисты и писатели, будет интересно. Приходи и звони, – пастор взялся за ручку, – я покажу тебе Берлин, я здесь родился, – сложенная вчетверо афишка лежала в потрепанной сумочке Лауры, тоже купленной в магазине подержанных вещей:

– И Генрих там одевается, – она вспомнила заштопанный свитер кузена, – как настоящий христианин, он не гонится за роскошью, – о семье они почти не разговаривали. Лаура не знала, слышал ли Генрих о случившемся с ней:

– Даже если и слышал, он никогда ничего не сказал бы, он деликатный человек, – кузен коротко упомянул, что потерял жену и ребенка в СССР:

– Марию арестовали пять лет назад, – он помолчал, – наш мальчик, Федя, должен в этом году пойти в школу, – Лаура хотела сказать, что по каноническим правилам кузен может вступить во второй брак, однако прикусила язык. Серо-зеленые глаза Генриха наполняла тоска:

– Ясно, что он считает себя женатым, – Лаура пошла к торчащей на углу телефонной будке, – хотя он не православный священник. Им не разрешено второбрачие, а у лютеран такое позволяется, – она чувствовала себя виноватой перед отцом Себастьяном.

Лаура не рассказала духовному наставнику о встрече с кузеном. Не упомянула она об этом и на исповеди. Девушка исповедовалась у приходского священника в церкви Марии Мучеников. Отец Себастьян объяснил ей, что иначе он вступит, как выразился прелат, в конфликт интересов:

– Но знаю о тебе все, мое возлюбленное чадо, – Лаура услышала его шепоток, – мой чистый агнец, лилия в венце Спасителя, – священник настаивал, что она не делает ничего запрещенного:

– Ты сохраняешь целомудрие, – говорил ей отец Себастьян, – плотские вещи неважны, твоя чистота – в твоем сердце и душе, – он просил Лауру описывать происходящее в дневнике:

– Иносказательно, – добавлял отец Себастьян, – как это делали Тереза из Авилы и Изабелла из Картахены, – он гладил Лауру по склоненной над тетрадью голове:

– Опиши все, – его голос дрожал, – как ты ласкаешь себя, думая об Иисусе, как умерщвляешь свою плоть, – отец Себастьян приносил ей спрятанную в портфеле плетку, – как приглашаешь Иисуса на ложе, как он входит в тебя, становясь твоей частью, – его длинные пальцы вынимали шпильки из волос Лауры, – иди ко мне, мое чадо, Иисус зовет тебя…

Лаура очнулась от скрипа проржавевшей двери телефонной будки. Стекло было разбито, на полу валялись окурки:

– Я не могу ему звонить, – Лаура стиснула пальцы на кошельке в кармане пальто, – нельзя сбивать слугу Божьего с пути истинного. Но ничего не случится, – она закусила губу, – мы только выпьем кофе. Он говорил, что в его доме есть кафе. Выпьем кофе и я вернусь к работе…

В будке пахло отсыревшим табаком. На облупленной краске стены нацарапали: «Брандт-коммунист! Долой леваков!». В декабре прошлого года, во время визита в Польшу, федеральный канцлер встал на колени перед памятникам погибшим в восстании варшавского гетто:

– Генрих сказал, что он сделал бы так же, – девушка вытащила на свет мелочь, – я позвоню ему и спрошу, как дела. Больше ничего не произойдет, не может произойти…

Путаясь в диске автомата, Лаура набрала номер пастора Рабе.

Кофе зашипел, переливаясь по стенкам закопченного медного кувшинчика:

– Волк научил меня варить отличный кофе, – Генрих потушил синеватый огонек газовой горелки, – он долго провоевал в Италии. Самое главное – никогда не мыть кофейник. Впрочем, – он улыбнулся, – ты все это знаешь, ты сама почти итальянка…

Они обосновались на кухне, которая, как сказал Генрих, была теплее остальных комнаток квартиры:

– Здесь тесно, – стены гостиной покрывали полки с неаккуратно расставленными книгами, – но, честно говоря, теплу это не помогает, – признался пастор, – а теперь, учитывая аварию, как бы батареи вообще не отключили, – кафе на первом этаже здания встретило их рукописным объявлением о прорванной трубе:

– У меня есть лифт, – весело сказал Генрих, пропуская Лауру в подъезд, – не придется идти пешком на шестой этаж, – комнаты располагались под самой крышей. Выглянув в окно кухни, Лаура ахнула:

– У тебя всегда перед глазами…, – пастор невесело кивнул: «Стена».

Бывший пешеходный мост через железнодорожные пути обрывался над сооружением серого бетона, ощетинившимся колючей проволокой. Лауре даже могла разглядеть лица пограничников ГДР, засевших в сторожевых будках по ту сторону Стены:

– Ты права, – подтвердил Генрих, – с биноклем я могу все разобрать. Здесь двести метров до востока, – он нарезал лимонный кекс, – мама боялась, что ШТАЗИ посадит в будку снайпера, – по верху Стены под колючей проволокой шла черная полоса. Лаура тихо спросила: «Что это?». Генрих чиркнул спичкой перед ее сигаретой:

– Особый материал, не позволяющий беженцам удержаться на гребне, – он пожал плечами, – где все равно вьется колючая проволока, но ГДР лепит дрянь и в совсем недоступные места, – за Стеной с восточной стороны лежала мертвая зона с противотанковыми ежами:

– В нашем районе, слава Богу, никто не пытается миновать границу, – сказал Генрих, – здесь все, как на ладони, такое будет самоубийством, – он тяжело вздохнул: