Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том первый

Он покосился на сосредоточенное лицо отца:

– Папа говорит, что Хана напоминает ее тетю, мадемуазель Аржан, – Петя тоже видел семейное сходство, – только она ниже ростом…, – актриса не носила украшений.

Маленькие ноги в детского размера туфлях неслышно ступали по темному граниту. Подсветку картин и скульптур спрятали в пол:

– Ты прав, что оставил место для лекций и спектаклей, – заметил отец, – мы сделаем и концертный зал, но музей должен быть, как сейчас принято говорить, интерактивным…

Зрители сидели в подобии древнегреческого амфитеатра, тоже сделанном из мрамора. По расчетам Пети весь музей должен быть открыться года через три:

– Потом я займусь окружающим кварталом, – мэрия Сиэтла согласилась на перестройку заброшенных складов, – пока сюда надо добираться на такси, а к галерее приходится идти по мосткам…

Не желая тратить время в поездках на городскую виллу, Петя обычно ночевал в пресловутом вагончике, куда так стремилась попасть Бебичка. Этой весной он получил диплом магистра архитектуры в университете Беркли:

– Я в твои годы был на подхвате у мастеров, – хохотнул отец, – мне доверяли только проектировать дешевые дома для рабочих, а у тебя под рукой целый квартал, Петр Федорович…, – о личной жизни родители с ним не заговаривали, но мать иногда замечала:

– Написал бы ты дяде Эмилю, вернее, его девочкам. Они выросли, им скоро семнадцать лет…, – Петя хотел писать только по одному адресу:

– Я и пишу, два раза в месяц…, – он никому не говорил о конвертах, уходящих их Сиэтла в Британию, никому не показывал полученные казенные, как о них думал Петя, конверты со штампом тюремного ведомства:

– Густи ровесница Ханы, – понял Петя, – на год ее младше. Ей скоро исполнится тридцать лет…, – он знал, почему краснеет, глядя на кузину:

– У меня давно ничего не случалось, – Петя надеялся, что отец не услышит его учащенного дыхания, – у меня есть только работа и Бебичка…

Дочка почти не заговаривала о матери, но Петя видел, как она тянется к женщинам.

Когда Хана появилась на острове, Бебичка переехала на дачку со своим девичьим скарбом. Петя попытался сказать, что дочка может помешать кузине. Хана пощекотала девочку:

– Такая сладкая Бебичка никому не может помешать, – серьезно сказала женщина, – вы с дядей Теодором заняты на стройке, ваша мама тем более работает, а Бебичка будет учить меня русскому языку…, – для спектакля Хана подобрала музыку к стихам Пастернака.

Петя послушал перебор гитарных струн:

– Ее акцент в русском похож на тот, что у Густи, – на глаза внезапно навернулись слезы, – она выучила стихотворение наизусть…, – Хана опустила инструмент на просцениум:

– Ты появишься у двери, в чем-то белом, без причуд…, – легкие шаги отражались эхом в застывшем амфитеатре, она задержалась у черного проема, – в чем-то впрямь из тех материй, из которых хлопья шьют…

Женщина закружилась, белоснежный шелк ее хитона взмыл вверх. Прожекторы заметались по сцене, потолок раздвинулся:

– Молодец, Петька, – он уловил движение губ отца, – такого в музеях еще никто не делал…, – стеклянный верх галереи затемнялся для театральных представлений:

– Хана тоже удивилась, – Петя улыбнулся, – вернее, похвалила меня…, – сцена скрылась в вихре метели.

Лучи света скрестились на «Белом триптихе» Роберта Раушенберга, последней покупке отца для нового музея. Зал взорвался в аплодисментах. Петя стиснул захолодевшие руки:

– И опять кольнут доныне не отпущенной виной…, – вспомнил он, – любую вину можно искупить, иначе что мы за христиане…, – Петя наклонился к отцу:

– Папа, мне надо с тобой поговорить, прямо сегодня.

«Столичную» Федор Петрович Воронцов-Вельяминов привозил из Сан-Франциско. В Сиэтле продавался американский Smirnoff, однако отец ни в грош не ставил местную водку:

– Ты, Петька, над Россией только пролетел, – вздыхал он, – на Алеутских островах или в Москве вас водкой не поили, – прозрачная струйка полилась в холодный стакан, – здесь и вода другая, и зерно не такое, как дома…

Они распахнули окно вагончика в соленую тихоокеанскую полночь. Хана уехала на городскую виллу на заказанном Петей лимузине:

– Вам надо поговорить с дядей Теодором, – кузина пожала его пальцы, – я по вашим глазам все вижу. Не беспокойтесь обо мне, я большая девочка, – она коротко улыбнулась, – завтра шофер доставит меня в аэропорт. Спасибо, что дали мне возможность выступить…, – она кивнула на заваленное букетами сиденье машины. Петя склонился над ее рукой:

– Это была огромная честь, – сказал он, – и мы ждем вас на открытие всего музея, кузина. Потом мы построим концертный зал…, – Хана рассмеялась:

– В котором я непременно спою. Передайте Бебичке подарок, – она порылась в большой сумке черной замши, – живой крабик от нас убежал, но этот крабик приехал к ней из Парижа…, – брошка яркой эмали несла на себе штамп Hermes:

– Бебичка обрадуется, – Петя курил, пристроившись на окошке вагончика, – но еще больше она обрадуется матери…, – он совершенно не знал, как начать разговор.

Отец с аппетитом хрустел соленым огурцом из польской лавки. Вагончик оборудовали хорошим рефрижератором и удобной, как выражался Федор Петрович, спаленкой. В рабочей части стояли длинный, заваленный чертежами стол, Петин кульман и аккуратно сделанная модель будущего квартала искусств, как его звали на стройке:

– Ты молодец, – он очнулся от смешливого голоса отца, – творчески интерпретировал мое здание на озере Мьесен и мой комплекс, выстроенный в Герцлии…

Петя немного покраснел. К пробковой доске на стене вагончика он прикалывал вырезанные из архитектурных журналов фотографии, иллюстрации и даже сухие листья. Налив себе колы со льдом, Федор Петрович поднялся:

– Но крыша у тебя другая, – одобрительно сказал отец, – вроде дубового листа…, – рядом с рыжим листом виднелась фотография Бебички, – с самолета здание смотрится очень красиво, – он подмигнул сыну, – не зря мы с тобой сделали круг почета над стройкой…

Федор Петрович в почти семьдесят лет не собирался покидать штурвала легкой машины. Он искоса взглянул на сына:

– Петька всегда такой, – пришло ему в голову, – у него на лице написано, что он хочет в чем-то признаться, но ему требуется время, чтобы собрать нужные слова. Этим он меня напоминает, Анна не ходит вокруг до около…

Вспомнив, как жена кричала на него на кухоньке парижской квартиры, Федор Петрович покрутил немного поседевшей головой. Анна считала, что сын встретил девушку:

– Она права, – решил Федор Петрович, – у него глаза туманные, как у меня были в Берлине сорок лет назад…, – подумав о Берлине, он вспомнил о дочери. Марта почти не упоминала о пропавшем Максиме: