Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга третья. Том первый

– Она не знает, и что случилось с Питером, – Федор Петрович сжал руку в кулак, – не говоря о Маше и Феденьке. Как бы им с Волком не пришлось лететь в СССР на поиски семьи…

Федор Петрович, правда, думал, что девушку сыну встретить негде:

– На стройке женщин нет, – хмыкнул он, – или это кто-то из Беркли? Может быть, его соученица, или…, – он добродушно сказал:

– Пей, Петр Федорович, а то водка греется, – соскочив с подоконника, сын взял стакан, – икру бери или копченого лосося…, – Федор Петрович поджарил на маленькой кухоньке ржаной немецкий хлеб:

– Анна хороший хлеб печет, – он вспомнил темную корочку бородинских буханок в московских булочных, – но это как с водкой, все равно не то…, – звякнул хрусталь.

Федор Петрович присвистнул:

– Хорошо, что завтра выходной, Петька. Я не видел никогда, чтобы ты стакан водки махом опрокидывал…, – рука сына тряслась.

Петя опять полез за сигаретами. Сунув в рот измятый Camel, юноша велел себе:

– Если я сейчас этого не скажу, то не скажу никогда вообще…

Дым обжег горло. Петя вытер заслезившиеся глаза:

– Папа, я хочу сделать предложение кузине Густи.

Сегодня седьмое августа, четверг, – раздался голос диктора, – во всей Калифорнии безоблачное утро. Температура достигнет девяноста градусов, доставайте доски для серфинга, ребята…, – выцветшую доску прислонили к деревянной стене бунгало.

Рассветное солнце пробивалось сквозь спущенные жалюзи. На тканом индейском ковре валялись потрепанные джинсы, испачканный песком черный купальник, просоленная майка. В углу комнаты бросили чехол с теннисными ракетками. Рядом с верандой бунгало шуршали слабые волны.

Неслышно пошевелившись, Хана опустила руку вниз. Транзистор замолк, она покосилась на темный затылок Краузе. Фридрих дремал, уткнувшись щекой в разноцветное лоскутное одеяло:

– У него видна седина, – поняла Хана, – ему перевалило за тридцать пять…, – Краузе прилетел в Лос-Анжелес прямым рейсом из Франкфурта:

– Встретимся на пляже Зума, любовь моя, – ласково сказал он Хане по телефону, – я снял бунгало в новой гостинице…

Отель стоял на каменистом холме, к морю вел собственный лифт. До большого пляжа отсюда можно было добраться только на отельном катере:

– Никто нас не потревожит, – добавил Краузе, – я хотел поехать на остров Санта-Каталина, но у тебя назначены деловые встречи, тебе надо быть рядом с киностудиями…, – он что-то сонно пробормотал:

– Отдохни, милый, – Хана потерлась носом о его загорелую спину, – ты устал после самолета, и ты вчера впервые встал на доску…, – в отеле можно было нанять инструктора, но Краузе предпочел брать уроки у Ханы:

– У тебя все получится, – уверила его женщина за вечерним грилем на террасе, – в начале карьеры серфера не обойтись без синяков…, – с океана дул легкий ветер. Краузе закутал ее в кашемировый плед:

– Иди сюда, – он поцеловал нежную шею, украшенную брильянтовым ожерельем, – обещаю, что я стану таким же отличным серфером, как и здешние ребята…, – от ее черных волос пахло дымом:

– Можно все бросить, – Краузе мимолетно закрыл глаза, – уйти из бундестага, отказаться от будущего министерского поста…, – в Бонне намекали, что его ждет правительственная должность, – и переехать к Хане…, – он был уверен, что преуспеет и на американской земле:

– Я отличный юрист, – Фридрих кормил ее клубникой, – местное законодательство не такое сложное. Английский у меня, как родной. В Голливуде нужны адвокаты с европейским опытом…, – мир шоу-бизнеса, как выражались в газетах, становился все более глобальным:

– Хана выступает в Европе и Азии, снимается в тамошних фильмах, – задумался Краузе, – но что делать с движением, как объяснить все Фениксу…

Он боялся, что партайгеноссе фон Рабе не отпустит его, как думал Фридрих, на вольные хлеба:

– Но я не хочу жить в Германии, – он поморщился, – из-за войны страна отстает от мира по меньшей мере лет на двадцать…

В самолете, листая лондонские газеты, он наткнулся на знакомое имя. Оперный критик превозносил дебютантку Ковент-Гардена, мисс Магдалену Брунс, спевшую партию Сюзанны в новой постановке «Свадьбы Фигаро»:

– Лирическое сопрано мисс Брунс обещает стать одним из лучших молодых голосов Европы, – хмыкнул Краузе, – после того как мы едва не похоронили ее в сумасшедшем доме, в Германию она не вернется даже на гастроли. Я тоже не верил в ее невиновность и отказался ее защищать. Мы часто бываем узколобыми невежами, – вздохнул Фридрих, – у американцев более свободные взгляды на мир…, – он решил пока не говорить Хане о своих сомнениях:

– У нее впереди большой фильм, – напомнил себе Краузе, – не стоит ее волновать и не стоит упоминать о ребенке. Ей нет и тридцати лет, она в самом расцвете карьеры…, – Краузе опять спокойно задышал:

– Загар у него не европейский, – поняла Хана, – в Германии так не загоришь даже очень хорошим летом, а он сказал, что погода там сейчас дождливая. Он побывал в тропиках, и он обмолвился, что сделал прививку от желтой лихорадки…, – Хана вытянула из Краузе сведения о прививках, сделав вид, что хочет слетать на выходные в Мексику:

– Где еще встречается эта болезнь, – она осторожно встала, – Краузе обрадовался, что я хочу провести с ним август…, – съемки у Ханы начинались в сентябре.

Пока она ездила на студию для записи песен к диснеевскому мультфильму. Босые ноги женщины легко ступали по ковру, она подхватила сумку белой замши:

– Фотоаппарат здесь, – недавно ей прислали отделанный черной крокодиловой кожей кодак ограниченного, как объяснила Хана Краузе, выпуска:

– Видишь, – она провела пальцем по гравировке, – модель с моим именем, другой такой больше нет…

Кодак побывал в технических лабораториях Набережной. Теперь, по словам тети Марты, устройство могло снимать чуть ли не в космосе:

– В космосе мне не требуется, – Хана вышла на террасу, – но надо подождать и порыться в его вещах…

Опустившись в плетеное кресло, она подтянула к себе старомодного вида телефонный аппарат. Стройные ноги с белым педикюром легли на стол. Хана щелкнула зажигалкой:

– Кофе остыл, – она наклонила керамический кофейник над чашкой, – потом я сварю свежий…, – трубку сняли с пятого сигнала:

– Спишь, – Хана затянулась сигаретой, – хотя в твоем положении положено спать…, – она хихикнула:

– Разумеется, я приеду. Скоро вам с Романом придется отложить вечеринки, – женщина улыбнулась, – он успеет к родам, не беспокойся…

Криво нацарапав в блокноте: «10050, Сьелло Драйв», Хана пообещала:

– Жди меня вечером, Шэрон.

Вокруг чадящего огарка свечи метались белесые ночные бабочки. В захламленной комнате пахло потом, над столом витал сладковатый аромат травки. Зазвенели дешевые браслеты на тонких запястьях, хрупкие пальцы с обгрызенными ногтями ловко перетасовали карты: