Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том пятый

Не желая задерживаться в Германии, Микеле забронировал по телефону номер в пансионе на датской стороне границы:

– Я отоспался, – кофе сварили неожиданно крепким для Германии, – но я бы еще поспал…, – Микеле скрыл зевок, – ребята позвонят мне из Амстердама в Копенгаген, – юноша давно заказал номер в хорошей столичной гостинице, – и сообщат, как у них дела…

Микеле попытался подумать о пятидесяти тысячах долларов, которые скоро должны были пополнить его цюрихский счет:

– Ничего не получается, – он вспомнил птичку в сером тюремном платье, вытащенную ими из фургона, – мне даже неинтересно, кто она такая и куда ее везли, я думаю только об одном…

Седоватый мужчина, виденный им на барже, умер, получив пулю в затылок:

– И его жена умерла, – рука Микеле задрожала, пепел просыпался на стол, – она дышала, но недолго…., – на губах пузырилась кровавая пена, она пыталась хрипеть, – но их убил не я, как не я убил Джакопо…

Застреленный Боровом парень был военным сиротой, сыном повешенного нацистами партизана:

– У него нет родни, – Микеле сглотнул, – на акцию мы отправлялись без документов. Немцы никогда в жизни не поймут, кто он такой…

Жаклин не расспрашивала его о так называемом деловом обеде и не поинтересовалась содержимым появившегося в машине рюкзака. Микеле не собирался рассказывать ей о случившемся под мостом. Перед выездом из Тиммендорфер-Странд он купил сегодняшние гамбургские газеты. О перестрелке нигде не упоминалось:

– По радио тоже ничего не говорили, – Микеле слушал приемник в машине по дороге во Фленсбург, – полиция все засекретила…, – на акции они не снимали масок:

– И никто не выжил, – напомнил себе Микеле, – а о девчонке позаботятся Герберт и Боров…, – он возвращался мыслями к пожилой паре:

– Я сказал Жаклин, что хочу провести с ней всю жизнь, – вздохнул юноша, – у них, наверное, остались дети и внуки. Но я не виноват в их смерти, вернее, я не знаю, виноват или нет…

Прохладные ладони прикрыли ему глаза. Жаклин накинула полотенце на блестящие капельками воды плечи. От девушки пахло солью и ветром:

– Сидит, думает, – она прижалась влажной щекой к темным волосам Микеле, – закажи мне мороженое, милый…, – по дороге на север Джеки велела себе подождать:

– Отсюда опасно звонить в Рим, – напомнила себе девушка, – в Копенгагене я могу сделать вид, что гуляю по магазинам, но что мне даст звонок…

Сначала ей надо было переснять фотографии, что можно было сделать только в Риме. Джеки понимала, что на слово ей никто не поверит:

– Он…, папа – бывший партизан, герой войны и уважаемый человек…, – лица других людей на фото не попали в кадр или были размыты, – я не знаю, где все случилось, – она сдержала тошноту, – но снимки не случайно попали к Микеле. Они собираются шантажировать папу…, – девушка подумала о назначении отца в Европу:

– Может быть, он сейчас именно в Риме, – пальцы похолодели, – но сначала мне надо вернуться в Италию…, – Джеки ласково поцеловала небритую щеку Микеле:

– Ванильное и клубничное, – она присела на колени к юноше, – и давай двинемся к границе, то есть в пансион, – девушка зевнула, – после купания всегда хочется спать…

Поднеся к губам ее руку, Микеле потерся лицом о мягкую ладонь:

– Не бросай меня, Жаклин, – неразборчиво пробормотал юноша, – я не могу жить без тебя и никогда не смогу…, – Джеки обняла его:

– Обещаю, что мы всегда останемся вместе, милый…, – ветер заполоскал полотенцем, разметал черные волосы девушки:

– Обещаю, – ее сердце часто забилось, – я люблю тебя, Микеле.

Десятилетним мальчиком нынешний инспектор Вольфганг был тайно влюблен в красивую девушку с картины Циглера об арийском материнстве. Получил репродукцию в подарок в ячейке Гитлерюгенда, он сам вырезал деревянную рамку:

– Сорок третий год, – вспомнил Вольфганг, – папа еще не погиб под бомбами, мы еще не очутились с мамой и малышкой в подвале…, – родившаяся после смерти отца сестра инспектора не пережила последней военной зимы. Мать Вольфганга тоже едва не умерла от воспаления легких:

– Она все равно заработала туберкулез, потому что мы жили в сырости, – за открытым окном кабинета серебрилась вода Эльбы, – а после капитуляции меня надо было кормить, и она пошла по известной дорожке…, – мать едва дотянула до получения им аттестата:

– Она просила меня не бросать школу, и я не бросил, – вздохнул инспектор, – мне удалось найти место помощника пекаря в булочной…, – закончив ночную смену, пятнадцатилетний Вольфганг урывал пару часов сна, устраиваясь на полу заведения:

– Но я хотя бы ел досыта, и мама больше не голодала, – он поискал на столе сигареты, – а моя репродукция погибла в бомбежке, вместе с папой и всем остальным, что у нас было…

В детстве он исподтишка любовался мягким очерком красивого лица модели. В свете настольной лампы ее волосы играли бронзовыми искрами. Вольфганг даже не ревновал к мужу девушки на картине. Парень в рабочем комбинезоне устроился у приемника. Девушка держала на руках пухленького младенца:

– Долг арийской матери, – гласила подпись под репродукцией, – воспитывать детей в преданности фюреру…, – в школе они писали по картине сочинения.

Женщина в костюме светлого льна, сидевшая перед Вольфгангом, могла быть арийской матерью с холста Циглера:

– Но постаревшей на двадцать лет, – понял инспектор, – даже у фрау Кампе седины было меньше, хотя она блондинка…, – визитерша, курившая британские сигареты, представилась ему, как фрау М:

– Больше вам знать ничего не надо, – зеленые глаза холодно взглянули на него, – из соображений безопасности. Ознакомьтесь с факсом из Бонна, – бумагу Марта получила у полицейских в аэропорту, – вам должны были позвонить из столицы…, – инспектор Вольфганг действительно говорил с оставшимся ему неизвестным парнем:

– Я работаю в министерстве иностранных дел, – голос был молодым, – вице-канцлер Брандт просит оказать всемерное содействие фрау М, представляющей британское правительство…

Вольфганг формально подчинялся не вице-канцлеру, а министру внутренних дел, однако инспектор решил не спорить. Он понятия не имел, какое отношение имеет бывшая уголовница Кампе к вице-канцлеру:

– Хотя она после войны жила в Стокгольме, куда бежал ее муж…, – Вольфганг помнил архивную справку, – и Брандт тоже прятался у нейтралов, он социал-демократ. Вдруг он приятель этого боксера…

Ходили слухи, что Малыш Вилли, как его звали в Бонне, железной рукой очистил МИД от кадров времен партайгеноссе Риббентропа:

– Парень из МИДа по голосу был даже младше меня, – Вольфганг изучал факс, – наверняка, он тоже левак, как Малыш Вилли…, – факс с подписью главы криминальной полиции Германии открывал фрау М дорогу к любым материалам дела.