Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том пятый

– Я теперь тоже профессионал охраны и взрывного дела…, – от матери пахло привычным сладким жасмином. Марта задумчиво заметила:

– Ходят слухи, что твоему отцу предложат судейскую мантию. Пора бы, ему исполнилось полвека. Но надо будет кому-то передать практику…, – Максим помотал головой:

– При всем уважении к папе, трудовые споры меня не интересуют…, – мать зорко посмотрела на него:

– Хочешь заняться международным правом, – она обняла Максима за плечи, – с твоим опытом это понятно…, – юноша кивнул:

– Мерзавцев, подобных фон Рабе, или Барбье или профессору Кардозо, – юноша поморщился, – надо судить особым трибуналом, как в Нюрнберге. Я уверен, что такой суд еще появится…

Очнувшись, Максим переспросил: «Что?». Старший брат сунул ему под нос чашку кофе.

В расстегнутом вороте рубашки поблескивали мелкие алмазы на фамильном кольце со змейкой. Генрих носил украшение на одной цепочке с крестом:

– Проснись, мечтатель, – сварливо сказал брат, – песня о поле давно закончилась…, – из радио играла залихватская мелодия. Прислушавшись, Максим немедленно подсвистел:

– В суровый бой идут ледовые дружины, мы верим в мужество отчаянных парней…, – Генрих закурил:

– Именно. Ладно, отчаянный парень, в паспорте укажут, что ты москвич. За какую хоккейную команду ты болеешь…, – Максим фыркнул:

– За «Спартак», разумеется. Не за ЦСКА же, пусть они и выиграли чемпионат в прошлом году, а за «Динамо» пусть болеет проклятый комитетчик Гурвич …, – Генрих удовлетворенно улыбнулся:

– Молодец…, – он приглушил радио, – теперь разберемся в составе Политбюро и пятилетнем плане.

Дождь шуршал по крыше машины, барабанил по запотевшим стеклам. Молодые деревья, высаженные вокруг церкви святого Матфея, гнулись под северным ветром. Во влажном тумане перемигивались огоньки редких автомобилей. Город тонул в сумеречной дымке. Тротуар усеивали желтые лепестки липового цвета. Волк хлопнул дверью:

– Ты считаешь, что модель похожа на маму…, – Максим широко улыбнулся:

– Не сейчас, а когда мама станет старше…, – они приехали в центр из галереи старых мастеров в Далеме, – но нет опасности, что натурщица наша родня, у нее другое имя…, – вспомнив женщину с книгой в руках, Волк подмигнул сыну:

– Мало ли что случилось в Италии, – он развернул зонт, – Богоматерь с картины Дирка Боутса точно напоминает твою мать…, – Максим кивнул:

– Ты прав. Мадонна одно лицо с иконой дедушки Теодора. Знать бы еще, кто был мастер-иконописец…, – по дороге к Бендлерблоку, Волк указал на Ландвер-канал:

– Здесь в июле сорок четвертого года прыгал в воду дядя Джон. В сорок восьмом году твоя мать перебиралась здесь через зональную границу, когда погибли дядя Стивен, тетя Лиза и майор Мозес…, – Максим нашел крепкую руку отца:

– Теперь молодой Ворон сидит за штурвалом, а Сара скоро выйдет замуж за Аарона…, – юноша покрутил головой, – кто мог подумать, что все так случится. И кто мог знать, что Густи…, – он оборвал себя. Отец вздохнул:

– Ее парнишку мы вырастим. Дети за отцов не отвечают, – они зашли в гулкую арку, – и мы от него ничего не скроем…, – они пока не затевали ремонта в одной из бывших детских на Ганновер-сквер:

– Пусть мальчик окажется здесь, – сказала Марта, – пусть получит имя. Густи его не крестила, хотя тюрьму навещает католический капеллан…, – Волк согласился:

– Тогда окрестим мы. Дядя Джованни не откажется опять побыть крестным отцом, пусть ему и скоро восемьдесят лет. Других католиков у нас нет. Густи, наверное, хочет, чтобы мальчик вырос в ее вере…, – об именах они пока не говорили. Густи упорно называла ребенка Беби:

– Ладно, – заметила Марта, – святцы никто не отменял. Посмотрим, на какой день придется крещение и выберем хорошее имя для малыша.

Утром Волк и Максим отстояли службу в Воскресенском соборе в Вильмерсдорфе:

– Церковь Московского патриархата, – недовольно сказал Волк, – большевистская. Но мы не станем мозолить глаза агентам Штази и Комитета, буде такие найдутся среди прихожан…, – обосновавшись в дальнем углу, они покинули храм до окончания службы:

– За день до начала июльского путча тетя Эмма венчалась здесь с Воронцовым-Вельяминовым, – вспомнил Максим.

По булыжному двору Бендлерблока хлестал дождь:

– В Стокгольме сходи в церковь, – велел Волк сыну, – там приход западного патриархата, Преображенский храм, Андреас тебе все покажет…, – он помолчал:

– Ему ты тоже помоги. Он с сестрой родителей похоронит. Грета и Кампе…, – Волк перекрестился, – они были редкие люди, сейчас таких и нет давно. Да упокоит Господь души праведников и даст им присутствие под сенью крыл Его…, – капли стекали по серому граниту мемориальных досок:

– Дядю Генриха расстреляли не здесь, как остальных, – вспомнил Максим, – его убил Максимилиан, его брат…, – он тихо отозвался:

– Аминь. Папа…, – юноша помялся, – я не знаю, как…, – Волк поцеловал теплый висок мальчика. Они были почти одного роста:

– В его года я похоронил бабушку, – подумал Волк, – хватит о смерти. Я увижу Марию и нашего внука. Мы с Мартой дождемся правнуков, как Анна Александровна и Федор Петрович…, – он погладил сына по влажным волосам:

– Никак не надо, милый. Твоя мама рассказывала, что когда ты родился, то тебе тетя Ева покойница первым делом показала Джомолунгму…, – Максим задумался:

– Надо жить так, словно горы всегда передо мной…, – Волк обнял сына:

– Так, как жили сражавшиеся против зла, – он обвел рукой двор, – зло можно победить только любовью, милый мой…, – Максим прижался головой к плечу отца:

– Все будет хорошо, папа, я обещаю. Спасибо, что ты приехал…, – Волк подтолкнул его:

– В Стокгольме мы тоже появимся. Мать твоя раньше прибудет, чтобы тебя подготовить. Видимо, пришла пора нам отправляться на пенсию…, – Максим забрал у него зонт:

– Этого папа, ты знать не можешь…, – взявшись за руки, они пошли к машине.

Гулкая лестница буржуазного дома затряслась под топотом детских ног. Нина Ламбер мчалась наверх, таща за собой младшую сестру. Виктория размахивала плетеной марокканской корзинкой. Из-под крышки слышалось жалобное мяуканье:

– Девочки, – раздался снизу голос Таты, – не бегите, ключи все равно у папы…, – Нина отозвалась:

– Ты говорила, что котик должен быть первым…, – девчонки уткнулись носом в высокую дверь:

– Ты здесь жила, – зачарованно спросила Виктория, – ты помнишь квартиру…, – Нина помотала черноволосой головой:

– Не-а, то есть почти нет. Я жила у тети под Орлеаном, куда мы скоро поедем…, – Виктория открыла крышку. Соскочив на площадку, обнюхав порог, полосатый кот потерся о косяки:

– Дома он тоже так делал, – Виктория погладила мягкую шерстку, – теперь ты будешь жить в Париже, а не в Марокко…, – кот одобрительно мяукнул. С лестницы раздался требовательный голосок: