Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том пятый

– У Пиявки мальчик, – Саша справился с дрожью в руках, – в ноябре ему исполнится два года. Это мой сын, сомнений быть не может…, – операция в Банбери проходила с участием ирландских ребят. Сам Саша и несколько надежных парней, проводили субботу на севере Англии:

– Миллион нам очень помог, – усмехнулся Скорпион, – а еще больше помогло то, что охранники тюрьмы тоже люди, то есть женщины…, – вернувшийся с континента с миллионом Боров перебрался в Англию. Парень закрутил быстрый роман с одной из надзирательниц тюрьмы, где содержалась Пиявка:

– Они все заглядывают в ближайший городок на выходных, – хмыкнул Саша, – в тамошних унылых местах больше никаких развлечений нет. Пара партий в бильярд, пара коктейлей и дело на мази…, – замужняя надзирательница, старше Борова лет на двадцать, даже собиралась бросить ради него семью:

– Она и будет сопровождать фургон, в числе других, – Саша тщательно продумал схему нападения, – и тоже получит пулю в лоб. Мы не оставляем свидетелей…, – Пиявку он собирался убить лично. Боров и остальные считали, что они наказывают предательницу:

– Однако ребенок ни в чем не виноват, – сказал ребятам Саша, – мы заберем его в Ирландию и воспитаем настоящим борцом за свободу нашей страны…, – в Праге он брал напрокат машину и возвращался в Британию морским путем:

– Не стоит тащить взрывчатку самолетом, – он повертел полученную в посольстве записку от товарища Котова, – заряды такой мощности, что легко снесут с земли все Банбери, не говоря о вшивой барже…, – товарищ Котов просил его вызвать в Прагу Моцарта:

– Что я и сделал, – наставник велел уничтожить послание, – а остальное не моя забота…, – Моцарт немедленно согласился приехать в город:

– Еще бы он не согласился, – Саша вышел из высоких дверей почтамта, – мы его подсадили на препарат, он стал наркоманом…, – в Праге ему понравилось:

– Почти запад, – взяв пива, он устроился в кафе неподалеку от Карлова моста, – но, кажется, их вольностям скоро придет конец…, – в посольстве недвусмысленно намекали, что чешским коммунистам выставят ультиматум:

– Дубчек и не коммунист вовсе, – недовольно заметил местный коллега Саши, передавший ему багаж с техническими средствами, – он пускает в страну кого ни попадя, отменил въездные визы для западных туристов и развел порнографию в прессе…, – коллега потряс ярким журнальчиком. Саша добродушно заметил:

– Это всего лишь бикини, товарищ. Устои коммунизма не пошатнуть круглой задницей и тонкой талией, – он полюбовался девушкой, – тем более, это Тиква Майер, голливудская актриса, а не местная барышня…, – коллега напыщенно сказал:

– Ни одна комсомолка не снимется в таком виде…, – Саша чуть не ответил: «И не надо». Он еще не видел ни одной хорошенькой комсомолки:

– Кроме Куколок, но те только номинально состояли в Союзе. И Маши, разумеется, – Саша почувствовал обычную тоску, – ничего, сейчас я привезу мальчика домой, и она смягчится…, – с надеждой сказал себе Саша, – Маша не устоит перед моим предложением. Пусть парни растут вместе, у нас появится настоящая семья…

Генрик тоже понятия не имел, что от него надо русским:

– Наверняка, какая-то ерунда, – он завел мерседес, – главное, что я получу мои таблетки…, – Адель хлопнула дверью машины. Щеки жены раскраснелись, от нее пахло сладостями:

– Тиква выиграла плюшевого медведя, – хихикнула жена, -а я просто плюшки, то есть купон на бесплатную выпечку…, – ее губы испачкала сахарная пудра, – я и тебе принесла, милый и вот еще кофе…, – второй мерседес погудел. Адель высунулась из окна:

– Езжайте вперед, – крикнула она брату, – мы за вами…, – пограничный переход располагался прямо на окраине городка. Вывернув с площади, Генрик повел машину к развевающемуся у шлагбаума флагу социалистической Чехословакии.

Тонкий белый луч прожектора осветил прижавшуюся к фанерной стене бесформенную фигуру в коричневом балахоне. По углам сцены валялись ломаные стулья, на полу расстелили старую газету с какими-то отбросами:

– Вокруг даже воняет дерьмом, – услышала Клара тихий шепот, – жаль, что Майер уходит в Голливуд, он отличный режиссер…

За несколько дней, проведенных в Праге, Клара вернулась к чешскому языку:

– Вообще мы всегда говорили по-немецки, – объяснила она Джованни, – как и все еврейские семьи, но мой отец преподавал историю в гимназии. Он отлично владел чешским, меня растили с двумя языками…, – Клара узнавала и не узнавала родной город:

– Прага не очень пострадала, – сказала она детям, – судя по всему, нацисты не успели разрушить город. Однако дело довершили коммунисты…, – женщина вздохнула, – везде наталкиваешься на их флаги…, – алое знамя развевалось в вестибюле оперы, где до войны работала Клара.

Особняк на Виноградах, где помещалась квартира Майеровых, стал районным комитетом партии:

– Ваш отец был коммунистом, – заметила она Адели и Аарону, – он сидел в Дахау за свои убеждения, однако не думаю, что он был бы счастлив увидеть Прагу такой…, – Клара обрадовалась британским газетам и американским журналам в ларьках:

– По крайней мере, здесь правительство Дубчека действительно либерально, – одобрительно сказал Джованни, – мой завтрак не обойдется без The Times…

Они поселились в тихой гостинице неподалеку от еврейского квартала. Клара, было, подумала позвонить Марте. Кузина не знала, что они отправились в Чехословакию:

– Но зачем, – пожал плечами Джованни, – у нас отпуск, мы проводим его в путешествии. Здесь совершенно безопасно, а Марта сейчас занята будущей свадьбой и всем остальным…, – Клара отозвалась:

– Почему только Тиква решила рожать в Мон-Сен-Мартене? Я бы и в Лондоне нашла ей хорошего акушера. Хотя дома и стены помогают, а Эмиль ее вырастил и он отличный врач…, – Джованни усмехнулся:

– Мы с ним увидимся и раньше, в Вене…, – Клара собиралась приехать в поселок к дате родов, – он появится в Австрии к нашему возвращению…, – Гольдберг привозил старшую дочь на летнюю школу в университете:

– Успокойся, – подытожил Джованни, – все сложится отлично. Приятель Аарона прав, город стал совсем другим…

Кроме «Проданной невесты» в опере, они успели сходить в музей, прокатиться на кораблике по Влтаве и посидеть за пивом «У Флека». Клара отвела семью к зданию бывшей еврейской гимназии, где тоже обосновались какие-то партийные функционеры:

– Там спали судетские дети, – она указала на большие окна спортивного зала, – но недолго, их потом разобрали по семьям, а остальных покойный дядя Питер отправил в Лондон. Тогда Гитлер еще только готовил аннексию Чехословакии…, – Клара поняла, как повезло ее семье: