Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том пятый

С мезузами и свитками ее должен был заменить кто-то из братьев, хотя отец всегда хвалил именно ее работу:

– Я все делаю быстрее других, – она посыпала пергамент песком, – и очень тщательно. У меня не случается ошибок даже в тексте Торы…, – писцам полагалось окунаться в микву перед началом дневной работы. Хана, незамужняя девушка, не могла появляться в микве открыто:

– Но мама обо всем заботится, – крутая лестница слегка заскрипела, – не зря она надзирает за главной миквой Казимежа…, – в окне, над крышами еврейского квартала распахивалось весеннее, яркое небо. По охряной черепице расхаживали серые голуби.

На Хану повеяло уютным запахом ванили и пряностей. Щеки матери раскраснелись от жара очага. Мирьям покрыла голову домашним, шелковым тюрбаном:

– У нее до сих пор ни одного седого волоса, – благоговейно подумала девушка, – и ни одной морщины, а ведь ей почти шестьдесят лет…, – мать ласково обняла ее за плечи:

– Очень хорошо получилось, милая…, – на конторку легло потрепанное послание в запечатанном сургучом самодельном конверте, – складывайся и пойдем на кухню, – Мирьям улыбнулась, – я приготовила три перемены блюд, но для встречи со сватами надо подать пять, чтобы не ударить в грязь лицом…, – сегодня они ждали родителей будущей невесты Арье, самого младшего Горовица:

– Он женится и останусь одна я, – поняла Хана, – мне двадцать один год. В моих летах у всех женщин по трое-четверо детей…, – она всегда чувствовала себя неловко с непокрытой головой:

– Словно я какая-нибудь уродина, – горько подумала девушка, – но ведь и они выходят замуж, а ко мне никто не сватается…, – словно услышав ее, мать подмигнула:

– Потому что боятся. Ничего, – она поцеловала вороные локоны на затылке дочери, – найдется и тот, что не испугается…, – Хана повертела неподписанное послание:

– Это оттуда, – она указала глазами на восток, – что, наконец, заключают мир…, – на границе Речи Посполитой и Московского царства второй год подряд продолжались стычки. Мать кивнула:

– Через две недели, неподалеку от Смоленска, – она сломала печать, – село называется…, – Мирьям пошевелила губами, – Семлево…, – Хана хотела спросить, как мать узнала о Смоленске, но прикусила язык:

– Она все всегда знает. Впрочем, и я тоже, кажется…, – мезузы и свитки Торы ее научил писать отец. Мать с детства наставляла ее в изготовлении амулетов. Беременные женщины и родильницы платили золотом за пергаменты, защищающие от похитительницы младенцев, жестокой Лилит, и других демонов.

Хана подергала красную шерстяную ниточку у себя на запястье. Такие привозили из Святой Земли и продавали втридорога:

– Мама смеется, что их стригут ножницами в подвале, – девушка улыбнулась, – однако папа не против обыкновенных амулетов…, – рав Горовиц разводил руками:

– Образованные люди, талмидей хахамим, в это не верят. Но ам ха-арец, простой народ, привык к подобным сказкам…, – Хана знала, что существуют и другие амулеты, но мать пока не подпускала ее к таким заказам:

– Только когда я вернусь с востока, – она читала ровные строчки, написанные на польском языке, – где все должно пройти удачно…, – мать присела рядом:

– Видишь, все складывается хорошо. Он привезет в Семлево сына, Федора…, – Мирьям незаметно дрогнула веками, – вы еще с ним не виделись, он почти твой ровесник, немногим старше…, – она коснулась серебряного медальона на шее девушки, – увидев тебя, он не устоит…, – Хана прижалась головой к ее плечу:

– И потом я поеду на Святую Землю…, – мать пощекотала ее:

– Непременно. Только не забудь отдать пану Петру амулет, – она опять повертела медальон, – это на удачу, я написала свиток особо для него…, – Мирьям не хотела говорить дочери об истинном предназначении амулета:

– Она хорошая девочка, послушная, но вдруг она влюбится в Федора и решит взять амулет себе, – Мирьям передернулась, – вдруг он тоже ее полюбит, а время для свитка еще не пришло…, – вслух она сказала:

– Когда вернешься оттуда, – Мирьям повела рукой, – я все устрою, не волнуйся. Отец будет считать, что малышка сирота. На Святой Земле ты спокойно выйдешь замуж и проживешь жизнь в счастье и довольстве…, – Хана невозмутимо согласилась:

– Да. Значит, мне надо подождать Меира и отправиться в обозе Христофора Радзивилла …, – второй по старшинству брат Горовицей удачно занимался делами и ссужал деньги литовскому гетману. Мать кивнула:

– Именно. Он за тобой присмотрит в дороге, а дальше ты сама разберешься…, – Хана прижалась головой к плечу матери:

– Почему ты так уверена, что получится девочка…, – Мирьям удивилась:

– А кто еще? Малышка будет такая же красивая, как ты и мы тоже назовем ее Ханой…

Она добавила:

– Папа все поймет. Сейчас женится Арье, ты уедешь на Святую Землю, и мы с ним останемся совсем одни. Нам надо о ком-то заботиться, например, о бедном младенце, потерявшем всю семью…, – она сунула записку в карман просторного домашнего платья:

– На кухне сожжем…, – Мирьям потормошила дочь:

– Пошли, сладости сами собой не испекутся…, – Хана остановилась на пороге чердака:

– Мама, – девушка склонила набок голову, – насчет Ковчега Завета ты мне ничего не скажешь…, – Мирьям отозвалась:

– Не скажу. Но ты хочешь спросить и насчет Голема…, – Хана помялась: «Да». Мать хмыкнула:

– Не приведи Господь, чтобы оно опять понадобилось. Пусть спит до прихода Машиаха, а далее Бог сам разберется, что с этим делать…

Взявшись за руки, они спустились в подвал, на просторную, чистую кухню.

– Сегодня восемнадцатое августа, воскресенье, – радиола мигала зеленым огоньком, – в столице нашей родины, городе-герое Москва, десять часов вечера. Прослушайте последние известия. Сегодня столица социалистического Туркменистана украсилась яркими афишами. На экраны республики вышел цветной художественный фильм «Махтумкули»…

Большие, казенные, как о них думал Наум Исаакович, часы на стене кабинета показывали девять. Окна тяжеловесно обставленной комнаты выходили в сумеречный посольский сад, обнесенный бетонной стеной:

– Ограды отсюда не видно, – понял Эйтингон, – но это не значит, что ее не существует…

Несмотря на обещание бывшего начальника, Семичастного, он пока так и не навестил якобы выданную ему однокомнатную квартиру в новых домах рядом с Киевским вокзалом. Эйтингон почти не бывал в Москве, окончательно перебравшись на комитетскую дачу под Можайском. Бывшая семья им не интересовалась:

– Они привыкли к тому, что я всегда жил отдельно, – он прислонился лбом к прохладному стеклу, – но и они мне не нужны. Мне нужны девочки и Павел, но как их искать…

Павла, впрочем, искать не требовалось. «Юность» и «Комсомолка» исправно печатали рассказы и очерки молодого, как говорилось в аннотациях, талантливого автора, освещающего самоотверженную борьбу прогрессивных сил за дело мира во всем мире. Наум Исаакович не сомневался, что мальчик отлично разыгрывает свою роль: