Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том второй

– Впрочем, это даже не планы, – в приемнике громко играли битлы, – а подготовка к непредвиденным обстоятельствам… – ротапринт Павел собрал сам, тщательно изучив устройство похожего аппарата, стоявшего под замком в отдельной комнате при канцелярии училища:

– Нашу машину снабдили особым журналом, – весело сказал он Ане, – советская власть боится, что кто-то начнет копировать антисоветчину… – сестра так же смешливо отозвалась:

– Что, в общем, действительно правда… – они поставили аппарат на рабочий стол в гостиной. Аня загораживала спиной поле обзора возможных камер в вентиляционных отдушинах. Под звон гитар ребят из Ливерпуля она одними губами сказала:

– Получилось отлично, но рисковать больше не стоит. Уноси машинку и учебник на Арбат… – сестры знали, что у Павла есть ключи от комнат Лопатина, – будем делать по несколько экземпляров в неделю и посылать бандеролью в Киев…

Лазарю Абрамовичу не удалось избежать очередной психиатрической экспертизы:

– На Хануку он вышел на Крещатик со светильником и зажег свечи под плакатом «Отпусти мой народ», – написала Фаина Яковлевна, – у нас отказали в выезде нескольким семьям. В здешней больнице ему делать нечего, и он принялся составлять учебник святого языка… – главы Бергер передавал жене на свиданиях, под видом писем:

– Учебник хороший, – со знанием дела сказала Аня, – в Москве он тоже пригодится… – сестра продолжала разбирать синагогальный архив:

– Надо организовать группу изучающих иврит, – заметила девушка, – в ешиве его преподают, но туда принимают только парней. В синагогу на праздники ходят не только религиозные люди… – девушка задумалась:

– С раввином говорить бесполезно, – она вздохнула, – мне скажут, что в синагоге осведомитель на осведомителе… – Аня встряхнула темными локонами:

– На Пуриме я прощупаю почву. Если найдутся желающие, мы сколотим группу, будем встречаться у ребят на квартирах… – Павел восхищенно отозвался:

– Ты сама уже можешь преподавать… – девушка смутилась:

– Начальный уровень, конечно. Но иврит, по сравнению с китайским, простой язык… – Павел ловко опустил ротатор в заранее приготовленный портфель:

– Говоря о китайском, мне еще надо позаниматься… – куратор из КГБ, неприметный человечек с серым лицом, снабжал его бесконечным потоком строго секретных документов, как сообщали красные печати с иероглифами:

– Бумаги воруют в Пекине, – понял Павел, – отношения между СССР и Китаем практически разорваны, но у гэбистов остались агенты в стране… – Аня кивнула:

– Мне тоже. У меня завтра доклад на семинаре, о советской текстильной промышленности. Слава Богу, что мне разрешили со следующего курса перевестись на кафедру истории средних веков. Больше не надо читать бюрократические писульки из наркоматов… – Аня хотела продолжить занятия экономической историей:

– Буду писать о фландрских текстильных мануфактурах, – заметила девушка, – о торговле тканями. Так больше шансов попасть в Бельгию… – они пока не смогли передать письмо доктору Гольдбергу:

– Но передадим, обязательно… – Аня полюбовалась свежеотпечатанным листом, – и вообще, нам недолго осталось здесь болтаться… – они верили, что рано или поздно покинут СССР:

– Пока мы еще не знаем, как, – Павел уложил в портфель перебеленные сестрой листы учебника, – пусть хотя бы кого-нибудь из нас выпустят на запад… – он понимал, что на такое шансов мало. Аня щелкнула зажигалкой:

– Пойду кофе сварю. Надя велела ее не ждать… – по стеклу ползли потеки мокрого снега, – она сегодня на вечеринке в Доме Кино… – устроившись на диване, по соседству с мопсами, Павел потянулся за китайской тетрадью. На клетчатый плед выпала скромная открытка со снегирем:

– У меня все хорошо, – читал он неряшливый почерк, – летом я сдаю выпускные экзамены и поступаю в профессиональное училище. Зима на Волге суровая, у нас часто бушуют метели. Мне всегда грустно, когда на дворе метель. Наверное, это с детства. Пиши мне, твой друг Марта Журавлева…

Павел вспомнил крохотный золотой крестик на узкой ладони девочки, тихий голос:

– Мне сказали, что мои родители погибли в ходе секретного эксперимента. Они были физики, но я не знаю их имен… – отыскав под грудой папок чистую тетрадку, Павел решительно вывел вверху страницы: «Полигон. Повесть». Он быстро писал, наклонив рыжеватую голову. Поставив рядом чашку кофе, неслышно поцеловав теплые волосы на затылке брата, Аня пошла к себе.

Выбросив руку вперед, поэт склонил голову. Стол взорвался аплодисментами, с дальнего конца закричали:

– Водки! За это надо выпить, Василий Васильевич! Это настоящая русская поэзия, не чета всяким Мандельштамам и обери… – говорящий запнулся, – обери… – Надя неслышно сказала: «Обэриутам». Бархатный, вкрадчивый голос над ее ухом заметил:

– У вас хорошее образование, Наденька. Обычно актрисы таким не блещут… – Надя поднесла сигарету к огоньку его зажигалки:

– Я говорила, товарищ Королёв… – на его висках сверкала изысканная седина, – я не актриса, я модель и танцовщица. Я студентка училища при Большом Театре, работаю в ансамбле Моисеева… – бесконечные ноги Нади в черных чулках американского нейлона, едва прикрывало такое же черное платье, скромного, почти монашеского покроя:

– Только длина у него не монашеская, – усмехнулась девушка, – товарищ Королёв дырку во мне проглядел. На закрытый показ «Вчера, сегодня, завтра», с Марчелло Мастроянни и Софи Лорен, Надю пригласил один из ее официальных, как весело говорила девушка, работодателей.

– Я словно Марианна во Франции, – замечала Надя, – ни одна мозаика или фреска о молодежи Страны Советов не обходится без меня… – художник-монументалист готовил эскизы отделки проектирующегося дворца культуры в Братске. Насколько видела Надя на газетных фотографиях, Братск пока большей частью состоял из бараков и палаток:

– Ничего, – уверенно сказал монументалист, – все впереди. Из вас выйдет отличная бетонщица, товарищ Левина… – Надя была рада позировать в комбинезоне. Ей не нравились откровенные взгляды художника:

– Но товарищ Королёв вообще едва слюну не пускает… – стряхнув опьяневшего монументалиста, Надя собиралась поехать домой, но у столика появился хорошо знакомый ей поэт, в сопровождении вальяжного мужчины с благородной сединой, в отлично сшитом костюме:

– Надюша, – раскрыл объятья знакомец, – позволь тебе представить. Василий Васильевич Королёв, наш бард и скальд, певец жизни героя революции и гражданской войны, товарища Горского. Он не может покинуть ресторан, не познакомившись с олицетворением красоты… – Королёв склонился над ее рукой: