Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга вторая. Том второй

– Краеугольным камнем нового общества станет уважение к подруге, воину, трибуну, борцу. Вообще, – он поднимал палец, – скоро мы выбросим на свалку отжившие практики, откажемся от института брака, буржуазного инструмента угнетения. Мужчины и женщины будут соединяться, следуя взаимному влечению… – понимая, что партия не считает еврейку подходящей подругой для Александра Даниловича, Королёв не упоминал в книгах о Фриде:

– В любом случае, она погибла в революции пятого года, – хмыкнул Василий Васильевич, – в моем романе она стала Катей… – он держал на стене снимок покойной Лады в роли ткачихи-революционерки:

– Говорят, что Феллини плакал на просмотре фильма, – вспомнил Королёв, – он сказал, что сцена смерти Кати войдет в анналы кинематографа… – Василий Васильевич заранее пристроил новую, еще не написанную книгу, в заботливые руки режиссеров:

– Сначала двухсерийный фильм, потом телевизионные новеллы, – решил он, – новый формат с короткими сериями очень выигрышен. Ничего, что про революцию, с хорошими актерами никто не заметит революции… – Надя тоже узнала девушку на фотографии:

– Она погибла, в газетах писали о трагической утрате для советского искусства. Она тоже была много его младше… – Надя заставила себя не отстраняться. От Королёва пахло коньяком, писатель пытался расстегнуть защелку на ее бюстгальтере:

– Вы испытываете ко мне влечение, Наденька… – бормотал он, – отбросьте условности, отриньте ложный стыд, станьте моей подругой, самкой… – Надя лукаво отозвалась:

– Вы обещали взять письмо, Василий Васильевич… – его рука зашарила по столу:

– И возьму, – отозвался Королёв, – пароль д’онёр, как говорят французы… – Надя объяснила, что доктор Гольдберг отец ее приятельницы:

– Она бельгийка, тоже балерина. Она приезжала сюда с гастролями… – Надя мимолетно вспомнила об афишах конкурса Чайковского. Летом она ждала звонка от товарища Матвеева, однако ее оставили в покое:

– Авербаху присудили второе место, потому что он израильтянин, – Надя устало закрыла глаза, – то есть у него два гражданства. Хорошо, что Комитет не стал опять меня под него подкладывать… – она думала о музыканте с брезгливостью, – а доктора Эйриксена… – сердце защемило, – здесь больше ждать не стоит. Он женат, забудь о нем, вы никогда не встретитесь… – Надя разозлилась:

– Мы вырвемся отсюда и все случится по любви. Я забуду о мерзавцах вроде Королёва… – забрав письмо, Василий Васильевич помахал конвертом:

– Послезавтра я улетаю в Париж, ваша весточка уйдет по назначению. Подождите, Наденька, я сейчас… – девушка поняла:

– За презервативами пошел. Может быть, ничего не произойдет, он пожилой человек… – Королёв вернулся со второй бутылкой французского коньяка:

– Письмо, он, наверное, положил в чемодан… – бесцеремонная рука шарила по телу Нади, – нет, кажется, пока у него все получается… – Королёв положил ее ладонь на расстегнутую ширинку:

– Видите, – он сыто рассмеялся, – я давно готов, Наденька. Ваше платье только мешает… – платье сбилось к талии, щелкнули застежки чулок. Он пытался скинуть брюки, Надя задыхалась от крепкого запаха спиртного. Откинув голову назад, она почувствовала тяжесть его тела. Королёв хрипел, в свете торшера его лицо казалось багровым:

– Оно такое и есть… – Надя не успела вскочить с дивана, – надо вызвать скорую помощь… – на лицо ей закапала слюна, рот писателя перекосился. Надя распласталась под мертвым, неподвижным телом Королёва.

За большими окнами зала ожидания Киевского вокзала царила беспросветная тьма раннего февральского утра. Приемщик камеры хранения в подвальном этаже, позевывая, выдал скромный саквояж высокому парню в дорогой дубленой куртке и твидовом кепи. Лицо юноши было бледным, взволнованным. Сверив паспорт гражданина Бергера с квитанцией, приемщик пожелал юноше счастливого пути. Смахнув серебро в ящик, он проводил глазами широкие плечи:

– Одет хорошо, модные штаны носит… – приемщик забыл, как называются такие брюки, – а чемодан у него паршивый. У него этюдник на боку, художник, наверное… – тарелка над головой ожила, диктор сказал:

– Сегодня суббота, восьмое февраля. В Москве шесть утра, температура ноль градусов. Передаем спортивные новости с Олимпиады… – навострив уши, приемщик забыл о поднявшемся наверх посетителе.

Павел нашел сестру в только что открывшейся стекляшке. Надя нахохлилась над граненым стаканом напитка, который Павел называл кофе секкио:

– Звучит красиво, – весело добавлял он, – это самое главное… – так называемый кофе дымился за стойкой в эмалированном ведре:

Надя не поднимала глаз от пластика стола:

– Не знаю, зачем я его взяла. Я вообще не понимаю, что делать дальше… – она прикусила губу. Вытащив флягу со сваренным Аней черным кофе, Павел забрал секкио себе:

– Я выпью, – он отхлебнул половину стакана, – а ты ешь и слушай меня… – на дне его сумки болтались мандарины и криво отрезанный Аней кусок салями:

– Держи билет, – Павел выложил на стол картонный квадратик, – добираешься до Брянска и пересаживаешься на киевский поезд. По дороге домой я зайду на почту… – он понизил голос, – дам телеграмму Фаине Яковлевне. Она тебя встретит в Киеве и обо всем позаботится… – на колени Нади лег конверт:

– Твой паспорт, – шепнул Павел, – и вот еще возьми… – в ее руке оказалась перетянутая резинкой пачка сторублевок:

– На первое время, – Павел заставлял себя говорить спокойно, – потом все устроится, в Киеве тоже есть художники и театры с танцевальными труппами. Ты найдешь работу, не беспокойся. Фаина Яковлевна откроет тебе ящик на почтамте, напиши сюда, сообщи его номер… – он вырвал лист из блокнота. Сестра подняла припухшие, темные глаза:

– Почему Бергер… – Павел ухмыльнулся:

– Когда Лазаря Абрамовича арестовали у Колонного Зала, надо было носить ему передачи, а их принимали только у родственников. Я переделал попавший мне в руки документ… – старшая сестра разбудила Павла утром:

– Даже не утром, а в четыре ночи… – он заметил на лице Нади следы слез, – будем надеяться, что гэбисты ничего не поняли… – Аня приблизила губы к его уху:

– У Нади неприятности, – шепнула она, – одевайся, бери этюдник, езжай на Киевский вокзал… – сестра только сказала, что она собралась в гости к общим друзьям, на юг:

– С того вокзала, где мы их провожали, – добавила Надя, – я сейчас здесь… – включив в ванной воду, Аня заметила:

– Ночные записи они прослушают утром. Надя не позвонила бы просто так, дело серьезное… – пост охраны в подъезде менялся в семь утра:

– Я отправился на этюды, день выходной, – объяснил Павел Наде, – когда я вернусь, внизу будут сидеть другие твари. Объясню, что электричку отменили, не было смысла ждать… – он сказал Ане, что позаботится о деньгах. Сестра ничего не спросила, но по ее глазам Павел видел, что она все понимает: