Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый

– Сюда он не пойдет, здесь не кошерное заведение. Наверное, он собирается детские книжки дочке взять, чтобы она английский язык учила… – краем глаза Ривка увидела смутно знакомое лицо.

Дама в бордовом, зимнем жакете и каракулевой шапочке стояла у щита, с афишами о публичных лекциях:

– Десятое марта, понедельник. Доктор Бейкер, куратор египетского отдела в Бруклинском Музее. Искусство древнего Египта, с демонстрацией слайдов. Шесть часов вечера, вход свободный, по читательскому билету… – рядом с дамой, тоже изучая плакаты, обосновался хорошо одетый, светловолосый мужчина. Шляпу он снял, на щеке виднелся старый, тонкий шрам:

– Но его не портит ранение… – Ривка полюбовалась отличной осанкой незнакомца, – наверное, на войне он служил офицером… – она, наконец, узнала даму, но знакомство было шапочным:

– В любом случае, сейчас Рут подойдет, и Фельдблюму, бедняге, надо помочь… – хасид, растерянно, переминался у турникета. Ривка простучала каблучками по каменным ступеням:

– Мистер Фельдблюм, добрый вечер, – любезно сказала девушка, – не бойтесь, поверните рычаг. Вы в подземке ездили, здесь похожая система… – кузен передал даме конверт. Женщина ловко спрятала его в карман жакета:

– Надо уходить, сейчас Мэтью повернется… – напомнил себе Меир. От мисс Гольдблат пахло сладкими духами:

– Вы, наверное, книжки для дочки хотели выбрать… – добродушно поинтересовалась она:

– У вас есть читательский билет? Как ваш зуб, не болит больше… – мистер Фельдблюм словно очнулся:

– Нет, нет, я просто так зашел, из интереса. Зуб не болит, спасибо… – он нахмурился:

– Я где-то видел эту даму… – хасид говорил с певучим, идишским акцентом, – кажется, она работает в нашей конторе… – Ривка поджала губы:

– Вы ошиблись. Это миссис Этель Розенберг, она тоже секретарь, в транспортной компании. Ее муж, Юлиус, инженер… – Ривка помнила миссис Розенберг с большой ханукальной вечеринки, в прошлом году:

– Владелец ее компании и наш босс, кузены, – объяснила она мистеру Фельдблюму, – они устроили совместный праздник, для персонала. Мы пошли в кегельбан… – почти не слушая ее, хасид пробормотал:

– Да, да. Веселого Пурима. Простите, мне надо успеть в синагогу… – Фельдблюм выскочил на Гранд Арми Плаза. Ривка пожала плечами:

– Он зашуганный какой-то, всего боится. Впрочем, понятно, почему, с его прошлым… – двери распахнулись. Она, недовольно, заметила подруге:

– Опять опаздываешь. Бежим, иначе мы не втиснемся в поезд, рабочий день заканчивается… – из Бруклина люди ехали в еще более бедные кварталы, в Бронкс:

– И когда только прямую линию проложат, в объезд Манхэттена… – развернув зонтики, девушки заторопились ко входу в подземку.

Башню бруклинского почтамта, на Кадман Плаза, заливало яркое, весеннее солнце.

Погода изменилась за одну ночь. Город проснулся под чистым, словно вымытым небом. Сильный, восточный ветер, с океана, гнал над островами рваные, белые облака. Ист-Ривер и Гудзон топорщились волнами, желтый паром, со Стэйтен-Айленд, немилосердно качало.

Клерки, едущие в Нижний Манхэттен, высыпали на палубу, залитую солеными брызгами. Чайки кружились над крышей парома, хлопали крыльями, выпрашивая подачки. Вдалеке, у факела Статуи Свободы, медленно парил большой, красивый сокол-сапсан:

– Они раньше гнездились на крыше собора Святого Патрика, – заметил кто-то из клерков, – а сейчас сокола в Нью-Йорке и не увидишь. Должно быть, он с гор залетел, с запада… – взмыв в небо, птица рванулась на восток, к Бруклину.

На Кадман-плаза текли веселые, талые ручейки. Воробьи прыгали у тележек продавцов хот-догов, дрались за крошки, щебетали, высокими голосами.

Хорошо одетый, невысокий мужчина, с каштановой бородой, при пенсне, в золотой оправе, зазвенел центами:

– Хот-дог от Hebrew National, пожалуйста, и чашку черного кофе… – продавец, на зиму перебиравшийся из Центрального Парка ближе к дому, в Бруклин, проводил глазами клиента:

– Лицо знакомое, где-то я его видел. Кого я только не видел, за тридцать лет, у лотка… – торговец решил, что мужчина, по виду, преуспевающий делец, хочет тряхнуть молодостью:

– Должно быть, он студентом сосиски покупал… – монетки упали в кассу, – везет некоторым, а я на пятом десятке режу булочки, и развожу кофейный порошок. Даже в Пурим работаю. Впрочем, и он, видно, по делам собрался… – у покупателя при себе имелся дорогой, хорошей выделки саквояж.

Меир нашел свободную скамейку, в маленьком сквере, рядом с почтамтом. Вытянув ноги, кусая сосиску, с острой, желтой горчицей, он блаженно жмурился.

Утром мистер Фельдблюм отвел дочь в резиденцию ребе. После чтения Свитка Эстер, детям предстоял праздничный обед. Позвонив в контору, сославшись на ноющий зуб, Фельдблюм предупредил, что сегодня, придет немного позже. Утреннее солнце оказалось теплым, Меир бросил воробьям кусок булки:

Доев сосиску, вытерев руки носовым платком, он закурил:

– Ева каждый день птиц кормит. В палисадник даже сокол заглядывает, хотя они в Нью-Йорке редкие гости… – Меир думал о птицах, не желая вспоминать о собственном фото, в архивах службы безопасности рейха. В ушах жужжал недовольный голос кузины Марты:

– Я могу отличить парки в Амстердаме от Центрального Парка. Тебя снимали в Нью-Йорке, на обороте написали твой довоенный псевдоним. Мистер О’Малли, журналист… – Марта, требовательно, посмотрела на него:

– Получив фото от Паука, НКВД передало снимок немцам. До войны Берлин и Москва вовсю обменивались информацией… – Меир отчаянно убеждал себя, что Мэтью всего лишь встречался с подружкой:

– Но мисс Гольдблат сказала, что миссис Розенберг замужем… – Меир, разумеется, не мог поехать в нью-йоркское отделение ФБР и затребовать проверку Розенбергов. Кроме телефонной книги Бруклина, других источников информации у него не оставалось. Розенберги занимали двенадцать страниц, имя в издании обозначали инициалом. На мистера Юлиуса Меир вышел на четвертом звонке. Он сделал вид, что торгует страховками. Видимо, по случаю праздника, хозяин телефона, пребывал в благодушном настроении. Меир узнал, что Розенберги живут в собственном домике, и, как большинство горожан, машины не имеют:

– Юлиус инженер, она секретарша, у них сын, четырех лет… – на первый взгляд Розенберги выглядели обыкновенными бруклинскими обывателями. Меир вспомнил немного побитые сединой, темные волосы женщины:

– По виду, она моя ровесница. Мэтью никогда не стал бы с ней встречаться… – Этель одевалась в практичные, скромные вещи, носила крепко зашнурованные, зимние ботинки, – да и где они могли познакомиться, секретарша и личный помощник министра обороны… – Меир, искусно, расспросил мистера Юлиуса о его занятиях в годы войны: