Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый

– Я помню, с воскресной школы. У иудеев тогда были свет и радость, веселье и почет… – Донован поймал себя на улыбке:

– И у тебя будет, мальчик. Обязательно. Ты молодец, Ягненок.

По верху самодельной открытки вились аккуратно выписанные, ивритские буквы:

– У иудеев тогда были свет и радость, веселье и почет… – поставив локти на стол, склонившись над бумагой, Аарон водил ручкой:

– Дорогая мамочка и дядя Меир, веселого Пурима… – мальчик протянул руку: «Давай». Подперев языком щеку, пыхтя, Ева вырезала из цветной бумаги маску. Повозив кистью с клеем, по оборотной стороне, она попросила:

– Можно я? Сейчас я прямо наклею, обещаю… – первая маска легла на картон немного криво. На расшатанном столе гостиной красовались разноцветные пакеты. Вокруг детей валялись шкурки от мандаринов и конфетная фольга. В маленьком окне, в призрачном, зеленоватом свете закатного неба, всходил слабый, еле видный диск луны.

На исходе Шабата, мама забрала Аарона из резиденции ребе:

– Завтра мы пойдем в Парк, – обещала мать, – потом в кошерную кондитерскую, а дома тебя ждут подарки… – один подарок ему вручили прямо здесь. У ребе Аарон на коробки и пакеты не рассчитывал. Хасиды дни рождения не отмечали. Услышав от матери, что они заедут к дяде Меиру, мальчик понял:

– За сюрпризом. На Пуриме Ева сказала, что они для меня подарок приготовили… – в передней маленького домика Аарона ждал шоколадный торт, и пакет, из хорошо известного мальчику магазина игрушек Шварца:

– Папа заказал доставку по телефону… – таинственным шепотом призналась Ева, – так хочется съездить на Манхэттен, но пока нельзя… – Аарон рассказывал кузине, и о небоскребах, и о Бруклинском мосте, и о музеях:

– Впрочем, мост и небоскребы Ева видела, только с этой стороны… – вторая маска ровно легла на картон:

– Еще блестки надо приклеить, – потребовала девочка, – блестки и конфетти, как в синагоге… – даже дома, Ева расхаживала в бумажной короне.

В гостиной было тепло, работал электрический обогреватель. Ринчен, сонно, развалился на продавленном кресле. В растаявшем снегу палисадника, в полутьме, виднелись перепархивающие над жухлой травой белые голуби:

Ева, щедро, посыпала открытку блестками:

– Голуби прилетают к Аарону, а ко мне заглядывает дедушка… – девочка, много раз, видела над крышей домика красивого сокола. Ева махала птице, с заднего крыльца, рассыпая крошки для воробьев и голубей:

– Весной, когда появятся цветы, меня навестит мамочка… – немного грустно подумала девочка, – я ей скажу, что не надо волноваться. Я всегда позабочусь о папе… – цветы в комнатах росли и сейчас. Ева уставила горшками все подоконники. Она поливала фиалки и герань, касалась нежными пальчиками листьев роз:

– Можно поговорить с кустами, – смешливо хмыкнула девочка, – теми, что во дворе растут. Аарон и тетя Дебора удивятся. Но вдруг соседи увидят, что у нас в марте зеленеют листья… – отец водил Еву в бруклинский ботанический сад.

В тропическом павильоне девочка долго бродила по кромке маленького пруда, рассматривая белые и розовые лилии:

– Совсем как в Бомбее. Я обязательно вернусь в Индию, мама бы так хотела. И я помогла тете Деборе, теперь ей легче… – у резиденции ребе, садясь в машину, Аарон заметил на заднем сиденье семейную Тору, с потертой обложкой, черной кожи:

– Мама, наверное, хочет Еве книгу показать… – в томик мать заложила конверт. Аарон так и спросил. Заводя форд, мама отозвалась:

– Да, пусть Ева посмотрит. Она пока не была в нашей квартире, не видела фото, с президентом Линкольном… – мать, с Торой, и дядя Меир, заперлись на кухне.

Не удержавшись, Аарон открыл пакет:

– Поезд подземки… – ахнул мальчик, – именно такой, как я хотел… – состав работал от механического ключика. Ева, лукаво, улыбнулась:

– Я помню, что ты говорил. Мы с папой выбрали поезд по каталогу… – они поиграли в подземку, сделали открытку, а дверь на кухню так и не открывалась. Ева подула на картон:

– Давай попросим чаю, а то у меня за Пурим внутри все слиплось… – вспомнив, как Уильям, в Бомбее, опустошал банки, со сладким чатни, девочка хихикнула. Длинные ресницы опустились на серо-синие глаза:

– Уильям добрался домой, в Мон-Сен-Мартен, он в безопасности. Папа сказал, что тетя Марта и Максим теперь живут в Южной Америке… – Ева, настойчиво, повторила:

– Пусть нам сделают чаю, или горячего шоколада… – американский чай с индийским было не сравнить, но шоколадная паста была именно такой, как Ева себе и представляла. Аарон размахивал открыткой:

– Сейчас пойдем, клей еще не высох… – кухонные часы пробили восемь вечера.

Застучала ложечка в чашке, Дебора пробормотала:

– Спасибо за подарок, Меир. Мы приедем, в следующее воскресенье. Можно после классов сводить детей в Бруклинский музей… – она никак не могла начать разговор.

Дебора сама не знала, зачем она вложила конверт с немногими письмами Аарона и снимками СССР в семейную Тору:

– Мне так легче. Из-за Торы, мы с Аароном познакомились, в Хэнфорде… – она передернулась, вспоминая руку Мэтью, у себя на груди:

– Он ко мне пришел, хотел, чтобы я… – Дебора закусила губу:

– Аарон его вышвырнул из моей комнаты, а теперь я сама… – она выпрямила спину:

– Но я все делаю ради мальчика, только ради него… – по дороге к домику Меира она слушала болтовню сына:

– Я не могу лишать маленького Аарона матери. Но нельзя скрывать от Меира, что его брат, может быть, жив… – об остальном Дебора решила не упоминать.

Мэтью, как и обещал, улетел в Калифорнию, в пятницу вечером. У Деборы в ушах звучал горячий шепот:

– Иди, иди, ко мне. Приласкай меня, милая, как мне нравится… – закрыв глаза, она почувствовала коленями знакомый, персидский ковер в спальне. Сильная рука привлекла ее к себе:

– Еще, еще. Ты приносишь мне удачу, милая. Я обещаю, скоро вы встретитесь с Аароном… – Мэтью летел на западное побережье вовсе не из Ла Гуардии. Взяв напрокат машину, он собирался к середине ночи оказаться в Вашингтоне. Безопасный телефон работал круглосуточно. Мэтью предполагал, что переданные в бруклинской публичной библиотеке данные, сейчас находятся в Москве:

Под его пальцами шуршали, переливались черные волосы Деборы:

– Понятно, что мне прикажут остаться в США до испытания тарелки. Но и после пробного запуска мне тоже нельзя исчезать. Моей стране важна техническая информация по проекту, все подробности эксперимента… – Мэтью раздражало, что кузина, создатель тарелки, пользуется гостеприимством СССР:

– Она сидит на всем готовом, как в Лос-Аламосе, но ничего не делает. Здесь, она, хотя бы работала. Упрямая тварь, я поговорю с ней, как положено. Фон Рабе добился от нее какой-то деятельности, и я добьюсь… – после исчезновения полковника Воронова у СССР пропал единственный рычаг давления на кузину: