Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том четвертый

Пыхнув русским «Беломором», Янек буркнул:

– Я сюда добрался летом сорок пятого года, и передал родителям весточку, с рыбаками. Потом я ушел в леса… – парень махнул рукой, – даже из городов письма за границу не отправить. На почтамте меня со Швецией тоже никто не соединит… – по упрямому выражению глаз юноши Степан понял, что возвращаться домой Янек не собирается:

– После ареста пана Юозаса я командую отрядом, – отрубил Янек, – у нас есть бойцы, седьмой год не покидающие лесов. Они видят свои семьи урывками, у них за это время дети родились… – юноша покраснел еще сильнее, – но мы продолжим бороться, пока Литва не обретет свободу… – они услышали хмурый голос пани Аудры:

– Русские, как и немцы, отправляют в концлагеря семьи солдат Литвы… – девушка обвела рукой лужайку, с горящим костром, – из шестидесяти человек у доброй половины жены и дети сейчас в Сибири… – оказалась, что пани Аудра приезжала в Москву, в ноябре сорок пятого года:

– Я хотела узнать о судьбе папы… – девушка опустилась на снег, рядом с Янеком, – хотя и так все было понятно. Его даже в Россию не отправили… – в приемной МГБ, на Кузнецком мосту, Аудре вручили справку. Согласно бумаге, ее отец получил двадцать пять лет лагерей строгого режима, за организацию вооруженного восстания против советской власти:

– Мне тоже четвертак ввалили, пани Аудра… – Авраам говорил с девушкой и бойцами отряда на польском языке, – если бы не пан Максим и пан Теодор, я бы рядом с вашим батюшкой сейчас лес рубил… – литовка, угрюмо, отозвалась:

– У нас в Девятом Форте сидит крот, пан Авраам. Папу никуда из Литвы не увозили. В сорок пятом году смертную казнь еще не отменили… – пана Юозаса расстреляли в Каунасе, осенью сорок пятого:

– И не могилу к нему не прийти… – Аудра помолчала, – тела сжигают в крематории форта, как немцы с евреями делали. Но по папе отслужили заупокойную мессу, пусть и тихую… – священники в немногих, разрешенных костелах Литвы находились под строгим надзором властей. Аудра объяснила, что месса была тайной:

– Как… – девушка, зардевшись, встряхнула головой:

– Как, например, крещения… – пани Аудра совсем смутившись, отвела взгляд:

– На бумаге, в мае этого года, смертную казнь отменили, – невесело сказал Волк, – но на деле, МГБ расстреливает людей, пани Аудра… – он погрыз почти потухший «Беломор»:

– Значит, с побережьем дела обстоят невесело… – пан Йонас кивнул:

– Русские чуть ли не железный занавес поставили. Людей в море только с конвоем пускают. Пограничники круглые сутки патрулируют территориальные воды… – Волк вскинул бровь:

– Ладно, доберемся до хутора пана Юозаса, да упокоит Иисус его душу в садах райских, и подумаем, вместе, что нам дальше делать… – из леса раздавались глухие хлопки выстрелов. У литовского отряда с боеприпасами дела обстояли лучше:

– Отдохнем здесь денек и двинемся на запад… – Волк услышал шепот юноши:

– Пан Максим, можно вас, на пару слов… – оставив кузенов и Аудру за кофе, они отошли на зады избушки:

– Я не хотел при господине Равенсоне о таком говорить… – юноша помялся, – неудобно, он знает моих родителей… – Волк хмыкнул:

– Я с твоим батюшкой тоже виделся, в сороковом году, перед оккупацией. Правда, недолго. Моя вечеринка стала последней, в вашем кафе… – Йонас засунул руки в карманы ватника:

– Там сейчас столовая второго разряда, Каунасского общепита… – презрительно сказал юноша, – после взрыва они сделали ремонт… – по словам Йонаса, в годы немецкой оккупации кафе работало:

– В нем эсэсовцы собирались, коллаборационисты… – юноша усмехнулся, – в общем, партизаны их на воздух отправили. Туда им и дорога… – он сглотнул:

– Пан Максим, мы с Аудрой повенчались, тем летом. Тайно, у надежного ксендза. У нас бумага есть, на литовском, на латыни… – парень полез за пазуху, Максим остановил его:

– Я не римская курия и не его святейшество, зачем мне твои документы? Вижу, что повенчались, по вам заметно… – добавил Волк. Йонас, внезапно, совсем по-детски, спросил:

– Вы правда встречались с его святейшеством? Мне господин Равенсон сказал… – Максим кивнул:

– Виделся. Он меня благословил помогать евреям, прятать их, снабжать новыми паспортами. Тем самым евреям, – неожиданно жестко добавил Максим, – которых вы, литовцы, в начале войны убивали. Да и не только в начале… – Йонас отвернулся:

– Пан Максим, у пана Юозаса покойного в отряде никогда такой низости не случалось, и у меня тоже… – Максим потрепал его по плечу:

– Я знаю. Разные литовцы бывают, как разные русские. Так что ты хотел… – юноша возился с зажигалкой, из стреляной гильзы. Закурив, он понизил голос:

– Мы ждем дитя, пан Максим, через три месяца. Аудра обязательно должна уехать с вами в Швецию… – он поднял умоляющие глаза, – пан Максим, пожалуйста… – забрав окурок, Волк затянулся:

– Если должна, то уедет, обещаю… – он прислушался к шуму:

– Вот что значит хорошее вооружение. Твои ребята, кажется, на лося напали… – Волк сощурился от неожиданно яркого, утреннего солнца:

– Мы ждали весну, и она пришла. Капель звенит. Все будет хорошо… – коротко улыбнувшись, он пошел на поляну.

Сухо трещали клавиши массивной, черной пишущей машинки. Чахлые, красные гвоздики, в скромной вазе, роняли лепестки на открытку, с советским флагом:

– Дорогие товарищи женщины! Министерство Государственной Безопасности Литовской СССР от всей души поздравляет вас с праздником Восьмого Марта! Октябрьская революция раскрепостила труженицу… – дубовые половицы просторного кабинета поскрипывали, под начищенными сапогами.

В окно било весеннее солнце, над залатанными крышами Девятого Форта порхали голуби. Во дворе, вымощенном булыжником, прогревали моторы грузовиков, солдаты внутренних войск выстроились в шеренгу:

– Распогодилось… – Наум Исаакович Эйтингон пыхнул сигарой, – хоть бы дороги быстрее просохли. Все легче мерзавцев ловить. Распоясались, устраивают засады на шоссе, нападают на военные комендатуры… – данные о численности бандитов в стране имелись весьма скудные:

– Но понятно, что в деревнях им, как говорится, везде готов и стол и дом… – Эйтингон остановился у чисто вымытого окна, – и ксендзы их привечают. Те, конечно, кто здесь не сидит, кого мы к стенке не поставили и не выслали в Сибирь… – Эйтингону очень хотелось отправить в Сибирь или Казахстан всю Прибалтику:

– Надо было в сороковом году никого здесь не жалеть. Бандитское семя, они все смотрят волками, и щенки у них такие же… – подростков, связников у бандитов, судили без всякого снисхождения:

– Мы отменили смертную казнь, товарищи, – наставительно сказал Эйтингон, на первом совещании, после прибытия в Каунас, – в стране настало мирное время. Но юный возраст арестованных не снимает с них ответственности за поступки. На войне их ровесники сражались с фашистами, получали звания Героев… – Эйтингон полистал папку: